* * *
Последним меня навестил Джейми Стайлз.
– Мэри-Эллен? Привет.
Поначалу я не поняла, кто передо мной. В замызганном комбинезоне, без рубашки, небритый, в сандалиях на босу ногу, гость представлял собой пугающее, на редкость неприглядное зрелище.
Он пробовал шутить, сказал, что Руфус тоже собирался меня проведать, но в больницу его не пустили – пришлось привязать поводок к велосипедной стойке снаружи.
Именно Руфус, пес Джейми Стайлза, нашел меня на тропе.
Джейми Стайлз гулял неподалеку (не по «моей» тропе, а рядом), он и сделал мне искусственное дыхание и реанимировал легкие.
Стайлз подрабатывал на художественном факультете университета Вайнскотии преподавателем скульптуры и был одним из участников акции протеста, на которую я случайно попала.
Джейми узнал меня. Увидел снимки в газетах и вспомнил нашу встречу на демонстрации.
Гость не сразу отважился зайти в палату. Для такого здоровяка держался он на удивление робко. Медсестры с любопытством косились на него из коридора. Юноша зарделся. Только сейчас я заметила, что в руках он сжимал букет цветов, явно сорванных впопыхах на ближайшем поле.
Потом мы долго искали вазу. Я поднесла цветы к лицу и вдохнула аромат – едва уловимый, но упоительный. В голове пронеслось: все это случилось давно или происходит сейчас? Или только будет?
Страшно закрыть глаза, ведь в любой момент на меня может обрушиться нечто маленькое и темное. Страшно приоткрыть веки и увидеть, что рядом никого нет или, того хуже, – надо мной склонилась медсестра.
Пока Джейми, запинаясь, бормотал какие-то фразы, я подумала: рано или поздно я его вспомню, потому что хочу помнить. Его лицо казалось не просто знакомым, а родным, словно нас связывала многолетняя дружба.
Джейми Стайлз – широкоплечий здоровяк, с могучей грудной клеткой, бычьей шеей и мускулистыми руками, сплошь заросший колючей щетиной; однако во взгляде сквозили доброта, обеспокоенность и недоумение. У него было чувство, что мы встречались и прежде. Оно возникло еще тогда, на демонстрации.
– Ерунда, наверное. Обычное дежавю.
(Дежавю – знакомый термин. В учебниках психологии он трактовался как «ошибка памяти».)
У больничной койки Джейми говорил ласково, хотя на демонстрации проявил себя человеком импульсивным, эмоциональным, храбрым. Помнится, тогда в его тоне звучало презрение. Но потом презрение сменилось трепетом. Он простил мне мое невежество.
Несмотря на огромные ладони и пальцы в заскорузлых пятнах глины, его рукопожатие оказалось мягким. А голос – сочувственным и обнадеживающим.
В носу предательски защипало. Вопреки моим стараниям сдержать слезы, они, точно кислота, брызнули во все стороны. Джейми испуганно наблюдал за моими рыданиями.
Он не спросил, почему я плачу. Не сообщил, как мне несказанно повезло выжить.
В этот и последующие визиты он предпочитал помалкивать. Джейми Стайлз был не из болтливых.
Он не выспрашивал: какую утрату ты оплакиваешь?
Не говорил: благодари небо, что осталась цела.
Не пугал: при другом раскладе ты бы превратилась в головешку. В горстку сажи на снегу.
Именно тогда я осознала – он тот единственный – и черпала успокоение в этом знании.
Дядя
Его звали Дэвид Р. Косгроув. Он отрекомендовался старомодным семейным доктором.
Косгроув не знал ни Феннера, ни других врачей из моей больницы. Его практика находилась в Сент-Клауде, в двадцати милях от Вайнскотии. Заинтригованный моим портретом в газете, он решил лично навестить меня и задать парочку вопросов.
– Как и Бенджамин Франклин, я очень интересуюсь электричеством, в том числе его применением в медицине. Такое у меня хобби.
Реанимация? К чему бы это?
Худой, поджарый Косгроув казался человеком без возраста. Сколько ему? Пятьдесят, шестьдесят? Немного робкий, ребячливый, но очень приветливый. Седые, с голубоватым отливом волосы были аккуратно зачесаны назад, глаза в обрамлении потемневшей морщинистой кожи, длинный нос с крохотной горбинкой. Косгроув преувеличенно улыбался, словно хотел донести до меня скрытый смысл своих слов – но я не понимала какой. Левая щека у него постоянно дергалась, и это отвлекало. Под мышкой он держал коричневый кожаный портфель, пообтрепавшийся за годы службы.
– Или ты не желаешь об этом говорить? О молнии?
Я вяло покачала головой, подразумевая «нет». В смысле «да».
«Да» – поговорить можно. Только я не помню ничего интересного.
Доктор Косгроув продолжал загадочно улыбаться. Внезапно меня осенило: я знаю этого человека! Мы встречались и раньше!
Гость принялся болтать о молниях, электрическом токе, случаях, когда люди выживали после мощнейшего разряда. Однако, едва моя сиделка шагнула за порог, болтовня резко прекратилась. Косгроув метнулся к двери и плотно прикрыл створку.
Двери в палату закрывали редко, а так, чтобы щелкнул замок, вообще никогда.
– Мэри-Эллен, душечка, рад встрече. Говорят, тебя выпишут буквально на днях. Выздоравливаешь семимильными шагами.
Все с той же улыбкой доктор достал из коричневого портфеля предмет прямоугольной формы – маленький, плоский. Поначалу я растерялась – знакомая штука, компактная, идеально помещается в ладони…
Мобильник, точно! Сто лет их не видела!
Впрочем, я ошибалась. Предмет оказался отнюдь не сотовым телефоном.
Нахмурившись, Косгроув покрутил диск средним и указательным пальцем – приборчик завертелся, послышалось жужжание, как будто рядом притаился пчелиный рой.
Заметив мое недоумение, доктор поспешил объяснить:
– Небольшая «глушилка» – мое собственное изобретение.
– Глушилка?
– Генератор «белого шума» на случай, если кто-то захочет подслушать наш разговор. Целенаправленно или…
Косгроув отрегулировал громкость, теперь умиротворяющий гул доносился издалека. Однако я по-прежнему терялась в догадках. Кому бы понадобилось нас подслушивать? Не медперсоналу – точно.
Удостоверившись, что прибор работает как надо, доктор Косгроув пододвинул стул поближе к моему креслу (до его прихода я сидела и читала – надоело сутками валяться пластом) – и улыбнулся заговорщической улыбкой.
«Чудак, – промелькнуло у меня, – но джентльмен».
Косгроув спросил, не сохранились ли у меня воспоминания о случившемся. Я молча помотала головой.
– Мэри-Эллен, сосредоточься. Попытайся вспомнить.
Я пыталась, пыталась неоднократно. Ко мне часто обращались с подобной просьбой. В последний раз – репортер из «Вайнскотия-Фолз джорнал Америкэн», которому поручили написать статью с сенсационным заголовком «Девушка возвращается с того света». Так и не добившись от меня внятных ответов, раздосадованный журналист пообщался с несколькими врачами, медсестрами и профессором физики из моего университета.
