Потянулась череда однообразных вопросов.
– Кто написал для вас речь?
– Никто, я сама!
– Речь написал ваш отец, Эрик Штроль?
– Нет! Он тут абсолютно ни при чем.
– Отец продиктовал вам содержание речи? Оказывал на вас влияние? Вы лишь повторяли за ним ваши вопросы?
– Нет, речь придумала я сама!
– Кто-нибудь из родителей помогал вам написать речь? Оказывал на вас влияние? Вы лишь повторяли за ним ваши вопросы?
– Нет, нет и еще раз нет.
– Вы выразили собственные предательские настроения?
Я боялась, что отца вместе с мамой тоже арестовали и теперь терзают в мрачных застенках. Боялась, как бы отцу не поменяли статус со СкИнда на Инд-П или ДП (действующий предатель). Боялась, что он повторит путь дяди Тобиаса.
Мою речь разобрали по строчкам, по буквам, хотя состояла она всего из пары листков, напечатанных с двойным интервалом, и нескольких рукописных пометок. Досконально изучили мой ноутбук, предварительно изъятый из шкафчика.
Полицейские конфисковали все мои вещи: ноут, альбом для рисования, рюкзак, сотовый, энергетические батончики, засаленную школьную толстовку, бумажные салфетки.
Дознаватели разговаривали отрывисто, бесстрастно, как автоматы. Их можно было смело принять за роботов, если бы не манера моргать, облизывать губы, чесать нос или таращиться на тебя с жалостью или отвращением, по ситуации.
(Впрочем, папа наверняка посоветовал бы не сбрасывать теорию с роботами со счетов, поскольку в программу носителей искусственного интеллекта закладывалась способность имитировать специфическое, «спонтанное» человеческое поведение.)
Иногда кто-то из дознавателей отодвигался от слепящего света, и мне удавалось на мгновение увидеть чье-нибудь лицо – самое заурядное, из тех, что часто можно встретить в толпе или по соседству.
Мое выступление было рассчитано ровно на восемь минут, как того и требовала традиция школы, – краткая речь и совсем коротенькое приветственное слово. В «консультанты» мне назначили миссис Дьюсон, преподавательницу английского, но она не видела ни строчки из написанного мной. О содержании речи не знал никто, ни родители, ни друзья: я планировала удивить их на церемонии. После полдюжины провальных попыток хоть что-то написать я совсем отчаялась, как вдруг меня посетила гениальная мысль: представить свое выступление в форме вопросов (в количестве двенадцати), какие наверняка задавали себе мои одноклассники, но не осмеливались спросить вслух. Вопросы из серии «Что было до начала времен?».
Что предшествовало Большому террористическому акту одиннадцатого сентября? Летосчисление ПСАШ (Преобразованные Северо-Американские Штаты) велось со дня трагедии, случившейся еще до моего появления на свет, но мои родители застали то время. Они помнят многое из прежней эпохи, когда даты обозначались не двузначными, а четырехзначными цифрами! По старому, ныне запрещенному календарю папа и мама родились в так называемом двадцатом столетии (закон запрещал переводить даты рождения в старую систему, но, как сказал папа, останься календарь прежним, я бы родилась в двадцать первом веке).
Северо-Американские Штаты – или Преобразованные Северо-Американские Штаты – возникли спустя несколько лет после Большого террористического акта, став прямым его следствием, объясняли нам в школе.
Террористический акт породил этап сомнений, когда потребность в патриотической бдительности в войне против терроризма вытеснила механизмы реализации прав и свобод человека (Конституцию, Билль о правах, гражданские права и прочее), что привело к появлению федерального указа об упразднении Конституции и Билля о правах в пользу ПБВПТ. (Согласна, черт ногу сломит. Пока дочитаешь предложение до конца, успеешь забыть начало!)
Даже не верится, что регионы, ныне известные как (Преобразованная) Мексика и (Преобразованная) Канада, когда-то были независимыми государствами – независимыми от Штатов! На карте, к примеру, отчетливо видно, что огромная территория Аляски должна примыкать к Соединенным Штатам и не отделяться в прошлом Канадой. Подобные казусы не укладывались в голове и никогда подробно не освещались на уроках истории патриотической демократии, – возможно, учителям недоставало конкретных фактов.
Прежние, «устаревшие» (читай: «непатриотичные») учебники истории сгинули в печах, рассказывал папа. Их собирали по всей стране, выискивали в самых отдаленных уголках – в захолустных библиотеках Северной и Южной Дакоты, в подвалах крупнейших университетских библиотек – и безжалостно истребляли, не пощадив даже обширную коллекцию микрофильмов в бывшей Библиотеке Конгресса. «Устаревшая/непатриотичная» информация стиралась из компьютеров и с любых доступных носителей.
Со всех сторон твердили: это ради вашего же блага. Какой смысл изучать ненужные факты, только засоришь мозги.
Однако жизнь наверняка существовала и до Преобразования, до террористических атак. Вот о чем я спрашивала в своей речи. История патриотической демократии, которую изучали с пятого класса (курс строился на неизменных «Первопричинах», обраставших от учебника к учебнику все новыми подробностями), освещала лишь посттеррористические события: в основном взаимоотношения САШ с многочисленными врагами-террористами и «победы» нашей страны в бесконечных войнах. Войнам не было конца! Велись они преимущественно на расстоянии, без участия солдат. Вместо людей САШ задействовали самонаводящиеся ракеты и бомбы – атомные, химические, биологические. В последний учебный год нам прочли курс «Вό́йны за свободу», повествующий об исторических вооруженных конфликтах: Войне за независимость, Испано-американской войне, Первой и Второй мировой, Корейской войне и войне во Вьетнаме, а также относительно недавних войнах в Афганистане и Ираке – и везде «триумфально» победила наша страна. Нас не заставляли заучивать даты и причины войн, только места сражений и имена отличившихся генералов, политических лидеров и президентов. Необходимые сведения приводились отдельными колонками – для упрощенной подготовки к экзамену. Ни разу никто не спросил: «Почему?..» – и я решила задать этот вопрос в классе, а потом и на выпускном. Я и подумать не могла, что тем самым навлеку на себя подозрение в измене и подрыве авторитета властей.
Грубые голоса сменили тактику: «Вашу речь сочинил кто-то из учителей? Кто-то из учителей оказал на вас влияние?»
Тогда в голове у меня промелькнуло: мистер Маккей! Можно обвинить во всем директора – и его арестуют…
Но, вопреки лютой ненависти, я не смогла оболгать невиновного человека.
* * *
После двухчасового допроса мне вменили «нежелание сотрудничать» и прямо в наручниках отправили на другой этаж, навевавший жуткие ассоциации с больницей. Меня привязали к движущейся платформе и сунули в цилиндрический аппарат, который лязгал и жужжал прямо над ухом. Внутри было тесно, я буквально уперлась носом в верхнюю крышку и зажмурилась от страха. Сквозь динамики в аппарат транслировались искаженные, нечеловеческие голоса следователей. Прибор назывался СГМ (сканер головного мозга) и работал по принципу полиграфа.
