Банк Англии игру и впрямь не держал. В то самое утро он обнародовал сообщение о высочайшей вероятности полного экономического краха, какой последует за развалом Королевства. Согласно всеобщему мнению серьезнейших финансовых экспертов в стране, схлопывание единого государства с дальнейшим инфраструктурным параличом, какой неминуемо последует, может привести только к абсолютному финансовому бедствию. Капитал вытечет из артерий страны: зарубежные инвесторы и кредитные агентства начнут осмыслять перспективу четырех стран на том месте, где прежде была одна, в попытке усмотреть практический смысл в балканизации крошечного острова (и кусочка соседнего).
Игрив, Джаб и Подмаз-Свин чуяли, как рассеиваются шансы одного из них занять пост следующего премьер-министра.
Вот до чего все серьезно.
– Надо собраться – впереди трудные дни, – сумрачно вставил Гуппи, сидя на краешке своего кресла, как необычайно чванный садовый гном. Он попивал смузи, тянул напученными губами через соломинку, крупные рыбьи глаза пялились поверх края его стакана.
Как и Подмаз-Свин, Джаб отчасти верил в мечту “Англии на выход” как в возможность вернуть истинные английские ценности. Они оба томились по тому дню, когда защиту занятости, права рабочих, государство всеобщего благоденствия и прочий аппарат государственного социализма можно будет отправить на свалку истории. И тогда Англия вернется к своему естественному состоянию начала века, когда члены “Клуба чревоугодников” владели абсолютно всем, а нищее крестьянство и промышленные порабощенные трудяги благодарили их за то, что с них сняли эту обузу, и обожали их за это же. Джаб и Подмаз-Свин оголтело фанатели по “Аббатству Даунтон”
[94] и относились к нему не как к драме, а как к политическому образцу для подражания. Трепу Игриву “Аббатство Даунтон” вполне нравилось, но в глубине души он оголтело фанател исключительно по Трепу Игриву.
– Я сделал заявление, когда был на пробежке, – прогремел Игрив.
– Да. Я видел, – пробормотал Подмаз-Свин с намеком на усмешку. Он на дух не выносил то, как Игрив монополизировал внимание камер. До чего же это не по-английски.
– Я, черт побери, сказал им, – продолжил Игрив. – Я им сказал, что эти гнилые, клеклые умники-разумники в банке пусть себе предъявляют свои неопровержимые доводы, что самоуничтожение преуспевающей и устойчивой демократии повлечет за собой утечку капитала из города, – но, по моему мнению, это просто очередной “Проект Безнадега” и лучше им всем проваливать обратно в свою школьную столовку.
– Я тоже сделал заявление, – подал голос Джаб – да так рьяно, что чуть не упал со своего насеста и не расплескал смузи. – Я сказал, что хватит уже народу таких вот всезнаек, которые, черт бы их драл, думают, что им все известно.
– Да, Гуппи, мы знаем. Опять-таки, – повторил Подмаз-Свин с усталым презрением, – и всеобщий отклик был таков, что народу вообще-то хватит тебя – хватит им таких вот всезнаек, которые, черт бы их драл, думают, что им все известно.
Вид у Джаба сделался такой, будто он сейчас расплачется. Эта формулировка до сих пор была его единственным действенным вкладом в дискуссию. Некоторое время ее простая гениальность и искренний здравый смысл даже дали прессе повод начать говорить о Джабе, что он бы в будущем сгодился в премьер-министры. Трепа Игрива, у которого Джаб был в Итоне на посылках, от ярости того и гляди мог бы хватить удар.
Эта формулировка была результатом отчаянной импровизации. После того как Джаб объявил, что он – за “Англию на выход”, его осадила целая когорта экспертов, вооруженная неопровержимыми доказательствами того, что предрекаемых солнечных вершин не существует. Тонка оказалась кишка у Джаба, чтобы броситься в лобовую трамповскую атаку и обозвать их всех лживыми подонками на службе у оппозиции. Джаб исторг из себя усталый патрицианский смешок и проговорил: “Думаю, довольно с нас всезнаек, которые, черт бы их драл, думают, что им все известно. Я предпочитаю доверять людям. Они обычно сами разбираются во всем, между прочим”.
Ко всеобщему изумлению, этот вопиющий отказ от интеллектуальной ответственности и гнусная барственная попытка выманить поддержку у электората, подав его невежественность как добродетель, оказались действенной тактикой. Некоторое время после этого, когда бы Гуппи Джаб ни имел дело с доводами или убедительной аналитикой, противоречившими теории залитых солнцем высей, он нацеплял личину все более самодовольную и ехидную и выкручивался одним и тем же заклинанием.
К несчастью для Джаба, у одного предприимчивого журналиста возникла неплохая мысль. Было решено отследить передвижения Джаба в течение одного утра – и обнаружилось, что с самого Джаба не хватит всезнаек, которые, черт бы их драл, думают, что им все известно. Засняли, как Джаб посещает своего кардиолога, педикюрщика, виноторговца, инвестиционного банкира, бухгалтера по налогам и гуру “оздоровления” – и все это в промежутке с восьми утра до полудня. Журналист опубликовал это оживленное расписание и задался вопросом: если с Джаба довольно всезнаек, зачем он посещает шестерых таких за утро? Желая посоветоваться насчет своего сердца, мозолей, изысканных вин, хеджевых фондов, офшоров и равновесия между “инь” и “ян”, Джаб лучше бы полагался на “народ”. Чего же он не подался в Клэпэм, не сел в автобус и не поспрашивал пассажиров?
– Боюсь, – проговорил Подмаз-Свин, вглядываясь в собственное теперь уже крапчатое отражение в насыщенном блеске своих безупречных штиблет “Лобб”
[95], – общественности, вероятно, поднадоели наши рассказы о солнечных вершинах и “Проекте Безнадега”. И в этот раз, похоже, они все же послушают экспертов. Я велел своему личному секретарю уведомить Би-би-си, что вскоре буду готов представить им документальный фильм об английских за€мках. Предлагаю и вам подумать о своих перспективах в медиа после референдума.
Игрив допил коньяк и заказал еще. Он уже снесся с продюсерами сатирической политической викторины и поставил их в известность, что скоро будет готов такую программу вести.
Гуппи Джаб сморгнул слезы. Он понимал, что из всех троих он будет первым, кому придется плясать в “Стриктли”
[96].
Как выяснилось, ни один из этих вариантов не понадобился, поскольку, вопреки докладу Банка Англии и страхам Подмаз-Свина, кампании “Англия на выход” в то утро не потребовалось ввязываться ни в какие серьезные экономические дебаты. В который уже раз внимание страны сосредоточилось на другом.
