Малике оставалось быть, где есть. Обнять его. Понежиться. Попытаться его расслабить.
– Почему папуля не дает своей девочке вина?
– Хорошо йогой позанималась?
Она перестала тискать Джулиана и постаралась не выказать настороженности.
– Ты меня уже спрашивал.
– Угу. Решил спросить еще раз. Дать тебе еще один шанс ответить.
– Ответить что?
– Как прошла йога.
Уловил ли он ее напряжение? А как же. Она попыталась скрыть нервозность за более уверенным тоном.
– Что ж. Как я уже сказала тебе, Джулиан, занятие прошло отлично. В чем дело-то? И почему мне нельзя бокал вина?
– Энергично? Она тебе задала жару?
Малика не ответила. Ее прихватил страх.
– Она всегда задает, правда же? – продолжил он. – Довольно жесткая госпожа.
Малика постаралась разговаривать как ни в чем не бывало, не выдать, что вот теперь она испугана не на шутку. Что ему известно?
– Ну, приходится поднапрячься немножко, – сказала она. – Без труда не выловишь и рыбку, ну и все такое.
Но она поняла, что ответ его не интересует. У него имелся свой.
– Да просто я заглянул в твою сумку сразу после того, как ты домой пришла, пока наливал вино, – твои вещи все свежие и сложены опрятно. Не потные. Не мятые. Вообще не тронутые.
Он прикоснулся к телефону. Музыка стала чуть громче.
– Я… опрятная, – отозвалась Малика. – Сам знаешь. Ты к чему это все? У нас сегодня расслабленное занятие было. Медитация. Методика анусара.
– То есть не энергичная, значит? Ни труда, ни рыбки?
– Нет. И я не потела и свои вещи в сумку сложила, потому что решила, что не буду морочиться и стирать это все перед следующим занятием – считай, не пользовалась даже. Устраивает тебя это, Джулиан?
Неплохой заход – с бухты-барахты. Но, как выяснилось, впустую. Джулиан все знал.
– Нет, не устраивает, миленькая, – и позволь мне добавить, что ты разбила мне сердце.
– Что? Да ну! О чем ты, папуля? Я тебя люблю!
– Не опускайся так, Малика, прошу тебя. Неловко даже. Я сегодня организовал за тобой слежку. Я это сделал из-за вчерашнего. Когда ты вернулась домой, я не спал. Я наблюдал за тобой. Наблюдал, как ты сидишь и сидишь. Думаешь и думаешь. А затем тебе пришло сообщение. На которое ты ответила, а затем стерла и то сообщение, и свой ответ. Я знаю, что ты их стерла, потому что сегодня утром их там не было.
– Джулиан, прошу тебя, я могу…
– Нет, не можешь, миленькая. Не можешь ты ничего объяснить. А вот я могу. Ты не ходила сегодня на йогу. Ты еще раз встречалась со своей подругой. А она привела с собой друга. Тоже полицейского. Довольно знаменитого, между прочим. Я видел его по телевизору. Поразительно, что он явился лично. Зная, что его могут опознать. Но это, конечно, типично для полицейских. По-крупному, бля, тупые.
– Ты за мной следил?
– Я устроил так, что за тобой следили. И фотографировали. Желаешь взглянуть на снимки? Могу тебе на телефон отправить.
До ответа Малика не снизошла. Напряженно думала. Удастся ли убежать? Она же почти голая – ну и пусть. Лучше голая на тротуаре, чем мертвая в квартире. Но входную дверь они всегда держат запертой. Предстояло открыть два глухих замка и снять цепочку. Джулиан ее настигнет прежде, чем она успеет это все открыть, а если и успеет – это восьмой этаж. Он поймает ее, не успеет она оказаться на первом. Значит, бежать в кухню и, вероятно, схватиться за нож? Это уж в самом крайнем случае. Он в хорошей форме и гораздо сильнее ее. В драке с ним Малике ее перспективы не нравились совсем. Даже если удастся вооружиться. К тому же в кухне навалом такого, чем можно вооружиться, – сможет и Джулиан.
Ей оставалось лишь одно: сидеть голой на кровати рядом с ним, ждать и соображать по ходу дела.
– И вот ты вернулась со своей встречки, поцеловалась со мной, трахнулась со мной, – продолжал Джулиан. – И какой же у тебя был план, интересно? Так. Ты спросила меня о моих русских друзьях. Ты, может, при “жучке”? Надеялась меня записать?
Господи, вот же смышленый мудила. Все-то он вычислил.
– Теперь не получится. Ты же голая, так? На твоем прекрасном меднокожем теле никаких “жучков”, фонарик, – если только не в жопе. Я там не бывал, да? Ты меня туда не пускаешь. Может, через минутку побываю. Или он у тебя в одежде? В той, которую ты не хотела дать мне снять, перед тем как мы пошли в постель? В той, рядом с которой ты бы хотела остаться, когда предложила мне заняться любовью на полу?
Боже, да этот чувак мысли читает. Он разводил ее с самого начала.
Джулиан поддал еще немного громкости музыке.
– Я позже гляну. В платье он у тебя зашит, что ли? Наверное, в лифчике. Прикольно, да? Жучок в лифчике – игра слов. Печально это будет – копаться в твоей одежде. В твоем милом бельеце. В том, что я тебе купил. После того, как тебя не станет.
– Не станет?
– Я любил тебя, фонарик. А ты все испортила, тупая ты блядская сука.
– Джулиан, прошу тебя.
В дверь постучали. Громко, уверенно. Достаточно громко, чтобы звук пробился сквозь пульсирующую музыку, источаемую фалангой ультрасовременных аудиоколонок.
– Друзья мои, – сказал Джулиан. – Русские друзья.
Малика понимала, что надо бежать в гостиную. Хватать лифчик и орать, чтоб поспешили на помощь. Лифчик – в десяти метрах. Возможно, крик долетел бы и от кровати, но не при такой музыке.
Блядь, до чего же умно это – врубить на полную громкость.
Она дернулась бежать.
Но он был наготове и легко ее остановил, схватив за руку. Развернул к себе и ударил кулаком по лицу. Господи, во сила-то. И бить тоже умел. Подготовка в частной школе, само собой. Там все еще занимались боксом. Но, видимо, больше не говорили никогда не бить девочек. Другой печальный аспект – новое гендерное равенство. Он сбил ее с кровати, и не успела она подняться, как он ее уже настиг. Перекатил, заломил руку, придавил к полу лицом вниз.
– Тс-с, моя малютка-шпионка. Никто тебя не услышит. Музыка.
Боно по-прежнему так и не нашел, что искал
[148], а вот Джулиан – очень даже, равно как и русские, колотившие в дверь.
Малика закричала. Свободной рукой Джулиан схватил ее за волосы и ударил лицом об пол. Малика подумала, что, наверное, сломан нос. Возможно, выбиты кое-какие зубы. Во рту кровь. Кричать она больше не могла, даже если б хотела.
Музыка словно бы сделалась громче.
