А у прибежавших по тревоге солдат из комендатуры нервы были на взводе, но не было пропусков, и, естественно, никто не удосужился сообщить им пароли для доступа на объект. Поэтому, когда первые солдаты наконец появились, охрана зачем-то начала стрелять по ним, а те, не будь дураки, стали отвечать. При этом и теми, и другими было застрелено еще несколько случайно оказавшихся на линии огня особо невезучих личностей из числа персонала. Из рассказа Руди можно было сделать вывод о том, что банально стреляли по всему, что шевелилось.
Далее приехал на двух грузовых машинах еще, как минимум, взвод солдат (их проезд по городу я наблюдал), на сей раз из люфтваффе, чье командование вообще не знало обстановки. И, толком не разобравшись, они тоже вступили в перестрелку. При этом ребята из ведомства рейхсмаршала Геринга не стали мелочиться, открыв пулеметный огонь и начав бросать гранаты. В итоге – девятнадцать убитых и двадцать два раненых, трое из которых были доставлены в госпиталь в очень тяжелом состоянии. В момент наивысшего хаоса (еще немного – и явно дошло бы до вызова танков или авиации) на месте перестрелки наконец-то появился лично этот самый «комендант объекта» Газенклевер, который с помощью громкоговорителя и ненормативной лексики сумел прекратить это безобразие.
Когда стрельба закончилась и дым немного рассеялся, персонал и охрана объекта принялись тушить пожар с помощью сильно опоздавших с выездом по тревоге городских пожарных и считать потери. Довольно быстро выяснилось, что все убитые и раненые из числа своих. Кинулись искать неизвестных, которых кое-кто все-таки успел мельком увидеть (но вот рассмотреть подробно, на предмет «особых примет» – увы), но тех уже давно след простыл.
В общем, по словам товарища Рудольфа, теперь в лабораториях все стояли на ушах, а из Берлина уже успел прикатить курировавший безопасность объекта некто оберштурмфюрер СС Хольц (его наш Руди характеризовал как «фанатичного нациста и полного придурка», контуженного на всю голову еще осенью 1941-го, где-то на Восточном фронте, под каким-то там Stodolischeм – правильно, кого же еще могли назначить надзирающим за разными безнадежными во всех смыслах «научными проектами» по линии Аненербе?). Естественно, этот оберштурмфюрер Хольц первым делом постарался найти стрелочника и, особо не напрягая интеллект, тупо арестовал начальника охраны Газенклевера, почтенного ветерана Первой мировой, у которого было четверо детей и семеро внуков.
Теперь все с содроганием ожидали прибытие бригад следователей из СД и гестапо, которые уже, вроде бы, выехали из Берлина. Поскольку произошедшее категорически выламывалось из всех мыслимых рамок, имперская служба безопасности явно будет трясти с пристрастием весь персонал, до последнего дворника включительно, а военные власти собираются прочесывать город. То есть вполне явственно вырисовывалось то, чего я с самого начала и боялся. В общем, дорогой герр Эрфрор подтвердил мои самые худшие предположения о том, что все, как минимум, откладывается. И хорошо, если вообще не отменяется…
Далее геноссе Руди перевел дух и сообщил нам с графиней, что он, пока его не хватились, должен срочно вернуться на объект.
– То есть? – уточнил я.
– По утвержденному для подобных происшествий штатному расписанию я обязан быть на месте, – ответил наш дорогой агент. – Пожар уже должны потушить, и мне нужно срочно выяснить, что происходит в помещениях нужной вам лаборатории. Так что сейчас я возвращаюсь, а вам остается сидеть и ждать звонка или моего возвращения.
– А если ваши прямо сейчас все-таки начнут прочесывать городишко, дом за домом?
– Пока ночь – вряд ли, – ответил Рудольф и уточнил: – Тем более что только что было предварительное предупреждение об авианалете. Штаб ПВО рейха передал сообщение о приближении к району Берлина крупного соединения английских бомбардировщиков.
С тем он и удалился той же мелкой рысью, растворившись в ночи. Его уход практически совпал с воем сирен местной ПВО. Спустя какое-то время стал слышен отдаленный гул тяжелых самолетов и залпы зениток крупного калибра. Я продолжил наблюдать за происходящим, сидя за стеклом закрытого окна на втором этаже. Графиня молча встала с дивана и удалилась в свою спальню. Там она затихла, не включая света, возможно, прилегла. Железная тетя попалась, однако, – никаких там соплей, удивлений и лишних вопросов; я бы так не смог. Проводивший Эрфрора Вася снова спустился на первый этаж и наверх пока не поднимался. Небось опять что-то жрал в темноте.
Сначала взрывы бомб и гудение самолетов слышалось где-то далеко в стороне, и их было почти не слышно за пальбой зениток. Но потом шум самолетов, подходящих на малой высоте, неожиданно возник прямо над самым Каффштайном, чего за ними прежде не замечалось. По крайней мере, за четыре дня нашей здешней нелегальной жизни.
Возможно, союзных летчиков привлек световой ориентир в виде все еще не потушенного до конца пожара в лабораторном комплексе. С темных верхушек башен ПВО один за другим суматошно зададахали малокалиберные зенитные автоматы, наводчики которых, судя по всему, вообще не видели целей – цветные дуги и пунктиры трассеров летели куда попало. А затем в подсвеченном разрывами и зенитными прожекторами небе мелькнул черный силуэт небольшого, идущего на малой высоте, скоростного двухмоторного самолета. За ним мелькнули второй, третий, четвертый…
Блин, да сколько их? Что-то в этих силуэтах показалось мне смутно знакомым. «Москито»? Мелкий ночной кошмарик для точечных ударов и, по совместительству, дневной истребитель-бомбардировщик? Перекрывший гудение «Роллс-Ройсов» близкий свист падающих с неба бомб заставил меня втянуть голову в плечи и инстинктивно пригнуться. А потом разом ударило несколько близких взрывов бомб, причем пара вспышек была в районе лабораторного комплекса. Я и сам не понял, как оказался на полу, мелко трясущимся и лежащим лицом вниз. Оконные стекла жалобно задребезжали от взрывной волны, но не вылетели (как я успел заметить, отечественная привычка заклеивать окна крест-накрест бумажными полосками в гитлеровской Германии особо не прижилась), – бомбы легли хоть и близко, но все-таки недостаточно для того, чтобы взрывная волна дошла до нас в полную силу, и рамы выдержали это издевательство. При этом было отчетливо слышно, как на крыше что-то громко стучит, скрипит и шуршит – должно быть, черепица тоже отреагировала на мощный звуковой удар.
Я привстал на колени и с удивлением увидел, что на плоской крыше одной из башен ПВО что-то горело, разбрасывая длинные искры, а в районе лабораторного комплекса разгорались еще два приличных пожара. Выходит, попали? Ничего себе, вот же виртуозы хреновы. Звук моторов поразивших цели и набиравших высоту «Москито» (мне даже показалось, что крайний бомбардировщик из этого звена чуть не зацепил хвостом городские крыши) быстро удалялся. Зенитки с башен палили им вслед, но как-то вяло. Куда там – что сделано, то сделано. Ну и дела, блин…
– Что там? – спросила из спальни Ката. Голос был томно-равнодушный.
– Кажется, все усугубилось. На интересующее нас место дополнительно уронили еще и пару авиабомб. По-моему, наше положение осложняется прямо-таки с каждым часом.
