Выдав этот прозвучавший в его устах почти безнадежно монолог (особенно меня покоробила фраза насчет «вашего дела» – теперь наш нечаянный друг полагал, что его наши проблемы уже не касаются?), он оставил на пыльном столе фонарик и ключи от дома и вышел на свежий воздух, сел в кабину фургона, и через минуту машина развернулась и уехала.
– Ну и чего он вам сказал? – поинтересовался Вася Жупишкин, которому все это было очень интересно. Не понимая ни слова из наших разговоров, он, чисто инстинктивно, осознавал, что происходит явно что-то не то.
– Не бзди, дорогой товарищ, – успокоил я его. – Ничего утешительного этот представитель ушедшего в подполье германского рабочего класса нам не сказал. Уж не знаю, порадует это тебя или огорчит, но твой ранее оговоренный переход на нелегальное положение, похоже, откладывается на неопределенное время…
По-моему, Васю это все-таки скорее обрадовало.
Отвечая ему, я соображал о том, что только что увидел, и чем больше я об этом думал, тем тревожнее мне становилось. Наш герр Эрфрор, он что, – дурак или совсем нюх потерял на почве контузии либо стресса? Конспиратор хренов. В самый неподходящий момент не придумал ничего лучше, чем перевозить нас с места на место на управляемой непонятно кем казенной машине. Чертов идиот. Теперь можно легко предположить, как в момент, когда их там начнут подробно допрашивать в связи с событиями этой ночи спецы из СД или гестапо, водила фургона неизбежно выболтает, куда именно они сегодня сразу после перестрелки с сопутствующими пожаром и авианалетом ездили, кто именно приказал ему отклониться от маршрута и где находится тот пункт, где он высадил троих незнакомых ему личностей – двух мужчин и «очень полную» женщину. После этого найти нас точно будет делом техники. Причем, если этот самый шофер не в теме и полагает себя лояльным и законопослушным гражданином рейха, он выложит всю эту информацию следователям совершенно добровольно, и им даже не придется прибегать к мордобою и прочим методам грубого физического воздействия. И нас сразу же свяжут с нападавшими на лабораторный комплекс Аненербе. Поскольку мы очень хорошо вписываемся в картину произошедшего. При этом, конечно, можно было рассматривать вариант, в соответствии с которым Рудольф с самого начала собрался грохнуть этого водилу. Однако что-то подсказывало мне, что, скорее всего, дорогой наш Руди этого не сделает – по моему убеждению, кишка у него для этого была тонка. Как-то не представлял его с пистолетом или удавкой в руках, хотя, по-моему, любой «цивилизованный европеец» немножко маньяк…
А раз ликвидация шофера маловероятна, теперь все зависело от массы очень субъективных факторов и обстоятельств. А именно – от того момента, когда гестаповские следователи наконец начнут допросы лабораторного персонала и в процессе «трясения» наконец дойдут до Эрфрора и его водилы. Все это означало только одно – у нас оставались в запасе считаные часы, в лучшем случае сутки или двое. И поэтому надо было готовиться к самому худшему. По здравому размышлению надо было быстрее линять отсюда, но куда?
Из раздумий меня вывел свет довольно мощного фонаря, направленный прямо в лицо. Воспользовавшаяся паузой Ката достала откуда-то из своего багажа этот довольно мощный источник света (сюрприз, однако, – в дачной прихожей, где мы стояли, стало светло настолько, что мгла ушла к углам) и теперь откровенно развлекалась подобным образом. Интересно только, почему она сразу же не воспользовалась этим фонарем? И что еще интересного запрятано в ее чемоданах?
– Ну, и что вы замерли? – спросила она у меня по-русски.
– Пардон, графиня, – ответил я и тут же предложил ей отправляться отдыхать, поскольку этой ночью ничего уже не произойдет. Ката особо не спорила (если честно – она с нами вообще не особо-то разговаривала), но найти место для ночлега в этом, как она выразилась, «свинарнике» оказалось не так просто. После некоторых поисков в дальнем конце дома обнаружилась не особо пыльная «горница» с широким диваном, куда мы с Васей и перенесли чемоданы графини. Потребовав «немного прибрать в комнате», наша мадам Дешеффи забрала с собой свой фонарь и удалилась в дачный «совмещенный санузел», умываться и переодеваться ко сну – эти ее псевдоаристократические привычки уже начинали меня напрягать.
После ухода графини я, скинув пиджак и шляпу, убрал чехлы со стоявшей в предназначенной для нее комнате мебели и слегка (насколько это вообще можно было сделать при свете тусклого фонарика, который оставил нам дорогой Руди) протер там мебель и полы. Тряпка, ведро и швабра нашлись на кухне, а мыть полы меня неплохо обучили еще в позднесоветской средней школе – в отличие от алгебры и физики, это умение пригождалось мне по жизни не раз и не два. Откровенно посмеивавшийся Вася Жупишкин «ассистировал мне», держа фонарик. Он сказал, что совсем не ожидал увидеть меня в роли уборщицы. Я попросил его заткнуться, в противном случае пообещав превратить в техничку его самого – или он уже забыл свое недавнее место возле параши в бараке энского шталага? Вася послушно умолк.
Вслед за этим из туалетной комнаты наконец появилась умытая Ката в розовом ночном халате. Решительно ничего не сказав по поводу торопливо помытых мной полов (вот от этого обычно и случаются революции, мятежи, бунты и прочие спонтанные смертоубийства – вкалываешь-вкалываешь, а благодарности фиг дождешься), она гордо удалилась в свои апартаменты и заперла дверь на шпингалет изнутри.
Что было делать дальше? Я велел Васе разместиться на ночлег в какой-нибудь комнате рядом с графиней и, по возможности, наблюдать за ней – чтобы к графине незаметно не проник кто-то посторонний либо она сама под шумок не утекла куда-нибудь. А то мало ли. Хотя, честно говоря, внезапное исчезновение графини Каты мгновенно избавило бы меня от массы доставлявших нехилую головную боль проблем. Но всерьез рассчитывать на это не стоило – где-то в глубине души я уже понимал, что отвязаться от этой бабенки вот так, запросто, увы, не получится…
Жупишкин спросил, что буду делать я. Я ответил, что ничего – буду тупо сидеть и караулить. В конце концов, из нас троих вооружен только я, а спать мне вообще не хотелось. Вася спорить не стал, и не прошло и получаса, как он уже похрапывал в глубоком кресле в помещении, похожем на кабинет, расположенном дверь в дверь от временной спальни Каты. Что же, стоило признать, что он настоящий фронтовик – засыпает там, где нашел точку опоры, да так, что тяжелой артиллерий не разбудишь.
Когда они оба угомонились, я запер изнутри входную дверь, взял свой «люгер», бинокль, пиджак, шляпу и пошел на здешнюю кухню. Судя по моим наручным часам, было 5.03 утра.
Пыли на кухне было меньше, чем можно было ожидать. Порывшись при свете фонарика в шкафах, буфетах и на столах, я не нашел там ничего путного, кроме пыльного стеклянного сифона с водой. Я ополоснул под краном подвернувшийся стакан и, с некоторой опаской, напшикал в него из сифона. Вопреки ожиданиям, сифон не взорвался в моих руках, а получившуюся в результате содовую воду было вполне можно пить. Стало быть, забыт он здесь был не три года назад, а относительно недавно. Видимо, мое предположение насчет иногда приходящей уборщицы было верным. Поставив стакан на пыльный стол перед собой, я положил рядом с ним пистолет, сел на табуретку и задумался. Благо темнота способствовала раздумьям, а далекая зенитная пальба и гул самолетов стихли окончательно. Пару раз где-то на недалекой дороге мельтешил свет фар и шумели автомобильные моторы, но каждый раз их звук быстро удалялся и затихал где-то в стороне.
