Так что я не стал спорить. Снимая с ее ног туфли, поразился – вроде это были обычные балетки на мягкой подкладке, но вот их острые носы на ощупь оказались какими-то слишком твердыми, словно из металла – получишь такой, с позволения сказать, туфелькой в промежность и точно будешь в нокауте. Наверное, так у нее на разные критические случаи и задумано, а иначе зачем было усиливать обувку подобным образом – не фуэте же она крутить собралась? Ничего не сказав об этом вслух, я отдал туфли графине, и она положила их рядом с собой.
– Чай, теперь ваша душенька довольна? – издевательски поинтересовался я, снимая и вешая на кстати торчавший из стены сарая гвоздь пиджак и галстук – многочасовое нахождение в костюме начинало меня утомлять.
– Вполне. Спасибо, геноссе Зур-Башлык. Если хотите, сейчас мы можем говорить по-русски. В пределах слышимости возле сарая никого нет.
– Даже часового? Как ты это определила?
– И его тоже. А определить легко – по-моему, сейчас у них здесь как раз поздний обед или ранний ужин.
– Ну и что мы будем делать дальше, какой план?
– План простой. Пока что нам надлежит просто сидеть и отдыхать. По-моему, в данный момент все идет не так уж и плохо.
– И что тебе сказал этот сраный майоришко?
– Ему явно нужно было подтверждение ваших слов. Он начал выспрашивать меня о разных деталях и даже попытался заговорить со мной по-венгерски. Быстро выяснилось, что на ломаном венгерском он знает ровно пять слов, и больше он подобных позорных попыток не делал. Вы всерьез огорошили его этой информацией о переговорах, в которых мы якобы участвовали. Но, кажется, я смогла его убедить в том, что вы не соврали, и, похоже, теперь он будет проверять всю эту ерунду, что мы с вами ему наболтали. По-моему, наше пленение резко повышает его самооценку.
– Хорошо, допустим, но что толку?
– Я сказала – пока ждем и все. Этот их майор уже при мне начал писать какую-то бумаженцию, а потом послал человека верхом, явно с пакетом. Но сам он, что характерно, остался на месте. Я так поняла, что у них в отряде нет радиостанции и они могут связываются со своими только по некой, бессмысленно усложненной, «эстафете», посылая гонцов с донесениями. И, по-моему, где-то, километрах в десяти отсюда у Армии крайовой есть либо штаб, либо какой-то более крупный отряд, возглавляемый аж полковником.
– А это-то ты откуда узнала? – удивился я. Вот ведь шпионский гаджет…
– Во-первых, записка, которую писал этот майор начиналась словами «Пан полковник, доношу до вашего…». А, во-вторых, я все время слушала, что они здесь говорят, и делала некоторые выводы. Как я поняла, у них здесь, вокруг хутора, сосредоточен не особо большой отряд. По косвенным признакам и моим прикидкам, в этой «Скале» всего около ста человек. С легким стрелковым оружием и несколькими ручными пулеметами. Есть взвод конной разведки из двух десятков человек, остальные – пешие. Сидят они на этом хуторе уже давно, но активность отряда минимальная. Занимаются разведкой и наблюдением, но ни в какие в бои с немцами не ввязываются.
– А тогда чего, спрашивается, сидят?
– Я так поняла, что как только началось восстание в Варшаве местные структуры Армии крайовой развили кипучую деятельность, предприняв ряд резких и необдуманных телодвижений. В частности, они, явно поторопившись, мобилизовали дополнительный народ из подполья и вскрыли тайники с оружием. Причем сам этот майор Задрочиньский – явно нездешний. Он назначен командиром этого отряда в приказном порядке.
– Интересно, почему ты так думаешь?
– Понять это было проще всего – у него выговор отнюдь не местный, а типично северный, Поморье-Данциг.
Однако работает у нее соображалка! Точно какие-то нечеловеческие способности…
– Ты меня прямо-таки изумляешь, вашество. А что ты еще успела заметить и понять?
– Похоже, на местах командование Армии крайовой собиралось устроить примерно то же, что и в Варшаве, а именно – захватить ряд городов и местечек. Но поскольку советское наступление остановилось, а в Варшаве что-то пошло явно не так, как им хотелось, все провинциальные мероприятия отменились. Но рядовому составу пока что не удосужились ничего объяснить. Так что они уже почти две недели сидят здесь и ждут хоть какого-нибудь приказа. А приказа все нет и нет. От этого даже их командир впал в уныние. А еще у них здесь явно недостаточно боеприпасов…
– А это ты как сумела выяснить?
– Элементарная наблюдательность. У большинства из них по пять-десять патронов на винтовку, а подсумки на поясах пустые. У автоматчиков по одному-два магазина. А гранат у них, похоже, нет совсем. И еще, некоторые из них жалуются на скудную и однообразную жратву.
– Ну ты, ваше высочество, действительно аналитик с большой буквы «А». Скажу честно – я впечатлен. И сколько, по-твоему, нам здесь сидеть?
– Я предполагаю, что недолго, – сказала графиня и тут же добавила: – Все, переходим на немецкий, сюда опять идут!
Ну и слух у нее! И не скажешь, что ее слепили искусственно, из того, что было.
И точно, через пару минут у сарая затопотали и закашляли – явился давешний часовой в сопровождении какой-то немолодой бабы с грубоватым лицом, в платке, длинной, чуть ли не домотканой юбке и блузе с вышитым воротом (похоже, это была хозяйка хутора).
– Wieczerza! – объявил наш караульный, отпирая дверь. И действительно, в руках у бабы было по миске жидковатого крупяного супа, судя по вкусу, приправленного то ли жареным копченным салом, то ли какой-то колбасой, два небольших куска хлеба из ржаной муки грубого помола и ложки. Ну, раз накормили, значит, наш расстрел пока откладывался. Графиня не стала обуваться и слезать со своей лежанки, употребив свою порцию в полулежачем положении. При этом она убедительно изображала госпожу, и я вынужден был ей прислуживать. Потом давешняя баба вернулась, забрала пустые миски с ложками и принесла две глиняных кружки жидкого травяного «чая», основой которого был, по-моему, смородиновый лист.
– Ikense jagan cuschle kun parsak bulde! – якобы поблагодарил я забиравшего кружки после нашей трапезы часового, на все том же тарабарском языке. Тот явно слегка охренел и пробурчал в ответ:
– Sposzywace!
После чего опять запер нас на засов и удалился.
Из-за напряжения последних суток я заснул на накрытой старым одеялом куче сена явно еще до того, как начало темнеть. Спала ли на самом деле графиня или только лежала и делала вид, что спит, – я не понял.
Проснулся я от какого-то сильного татакающего тарахтения. Продрав глаза, я понял, что это не что иное, как довольно близкие пулеметные очереди. Ката, уже проснувшаяся и обутая (раз так, интересно, зачем она накануне просила снять с себя туфли – проверяла, как я отреагирую?), сидела рядом и вопросительно смотрела на меня. Я вскочил и первым кинулся к одному из узких окошек под потолком, благо сарай был невысокий. В рассветном сумраке виднелся все еще стоявший кое-где в низинных местах леса туман. А стрельба шла менее чем в километре от хутора, как раз в той стороне, где мы накануне приземлились – пачками, словно новогодние петарды, сыпались одиночные выстрелы, заглушаемые очередями не менее чем двух пулеметов. Причем их звук был каким-то совершенно незнакомым. В кустах за забором, ближе к нам перебегали какие-то, неумело пригнувшиеся, фигуры с винтовками в руках. Судя по тому, что одеты они были во что попало, это, несомненно, были «экстремисты», т. е. поляки.
