– А как вы догадались? – искренне удивился мой собеседник.
Тоже мне теорема Ферма, блин…
– Одежда у тебя ну очень характерная, явно с чужого плеча, – охотно пояснил я. – Физиономия предельно отощавшая, ну и прочее в том же стиле. Так что мне насчет тебя все до слез понятно, даже если ты и не захочешь ничего рассказывать. А ну-ка, докладывай, как на духу, почему это ты ко мне подошел и при этом первым делом задал вопрос по-русски?
– А я сначала увидел, как вы шли лесом. Пошел за вами. А потом, глядя на всадников, вы выразились по-нашему…
Ну да, вот так вот шпионы (даже самые гениальные) и прокалываются, на всяких там долбаных мелочах и деталях вроде отпечатков пальцев на чемодане с рацией, бумажек с совпадающим шифром, неряшливо зарытого в лесу парашюта или забытого в такси перочинного ножа. И интересно, почему это я не слышал, как он крался за мной? А ведь он явно сопровождал меня довольно давно. Все-таки неисправимо городской я человек, полный ноль в лесу… Что тут сказать – явное мое упущение, переходящее прямо-таки в злостное раздолбайство…
– И что это за хреновы рыцари? – спросил я, продолжая держать собеседника на мушке. Надо сказать, что он не трясся, глядя в черноту дула. Или уже привык, что его без всякого повода бьют по почкам и тыкают в нос пистолетом, или понимал, что, скорее всего, я не буду стрелять – а то киношники услышат и набегут. Только ведь он упускал другой немаловажный момент. Забыл о том, что пристрелить типа вроде него на территории Дриттенрайха или какой-нибудь союзной Гитлеру страны – мелочь, о которой не стоило даже говорить.
– Какая-то киногруппа, – последовал ответ.
– Это я, милок, и сам вижу. Не слепой.
– Снимают какое-то историческое кино. Псы-рыцари. Прям «Александр Невский» какой-то, только ихний. Ну а говорят сплошь по-немецки, стало быть фрицы…
– Спасибо, это я тоже уже успел понять. И зачем ты, интересно знать, их пасешь?
– С позавчерашнего дня ничего не ел…
– Охотно верю. И что? С киношниками какая связь?
– А у них тут, на окраине городка, временный бивак, палатки там, вагончики, буфет и охраны никакой…
– И что с того?
– Хотел, как стемнеет, попробовать разжиться чем-нибудь съестным…
– Ну-ну. Только я не думаю, что у тебя бы это получилось, с твоей-то монтировкой. С вероятностью процентов в восемьдесят тебя при такой попытке повяжут, отметелят как грушу и сдадут в какое-нибудь местное гестапо, гепо или крипо. Даже если там нет оружия и охраны, недостатка в здоровых и сытых мужиках с пудовыми кулаками у этих киношников явно нет. А что, интересно знать, ты про меня думаешь?
– А чего тут думать? Раз вы при оружии и в кустах ховаетесь, значит, наш!
– Какой такой «ваш»?
Сказав это, я увидел, что от данного уточнения моему собеседнику впервые с момента начала нашего разговора стало явно не по себе (его глазенки забегали в явных раздумьях о попытке к бегству). Оно и понятно. В 1944 году «русский» далеко не всегда было синонимом слова «наш» или «советский». Тогда вообще излишне много всякого говна по свету шлялось.
– Ну, разведчик какой-нибудь, – предположил он наконец, подумав несколько секунд. Правильно сформулировал, если наш, то непременно «разведчик», а если враг, тогда «шпион»…
– Да ты молодца, соображаешь. Допустим, что насчет меня ты все правильно понял. Только ведь ты забываешь, что мне теперь, по элементарной логике, придется тебя шлепнуть для сохранения секретности. Даже если я «наш» на сто десять процентов…
– Не надо! – выдохнул на это мой собеседник одними губами, разом поняв, что я мог и не шутить. И в глазах его таки появился страх. – Христом-богом… – так же беззвучно запричитал он без всякой паузы. Ага, раз советский человек бога вспомнил, значит, точно проняло.
– Хорошо, – сказал я. – Убивать тебя я пока погожу. Но ты-то сам кто такой?
Его тихий рассказ был сбивчив и перескакивал с пятого на десятое. Звали моего нового знакомого Вася Жупишкин. А точнее, Василий Маркелович Жупишкин, двадцати трех лет от роду, из Кулунды, Алтайского края. В плен к немцам попал на Юго-Западном, в октябре 1942 года. Дальше обычная история – «Шталаг», рабочие, то есть, лагеря, где работал куда пошлют – разгружал тяжести, надрывал анус в каменоломне, на строительстве дорог, разборке руин и прочих земляных работах. В последнее время, по его словам, работал на каком-то немецком аэродроме в соседней Силезии. Десять дней назад их погрузили в вагоны и куда-то в очередной раз повезли. Ночью, по пути, где-то в районе Закопане их эшелон попал под бомбежку. Охрана частично погибла, частично разбежалась, и, естественно, уцелевшие пленные немедленно дали дёру в разные стороны. Точнее – бездумно ушли на рывок, не думая о маршруте и последствиях. Лично он бежал в компании двух товарищей по несчастью, один из которых был то ли из комсостава, то ли просто шибко грамотный, поскольку немного знал по-немецки и по-польски. Поначалу им, вроде бы, повезло. Сначала натолкнулись на какую-то лесную сторожку, где, судя по всему, жили лесорубы или пастухи, отсутствовавшие в тот момент. Сбили замок с двери, вошли, сперли скудную одежонку и немного хлеба и овощей. Потом старались идти на восток. Однако обратили внимание, что вокруг слышны разговоры на каком-то не очень понятном языке. На третий день вышли к сельской ферме с коровами, где их неожиданно застукал хозяин. Фермер вроде бы понял ломаный польский одного из коллег Жупишкина и поначалу отреагировал на их появление более-менее спокойно. По словам Жупишкина, они с товарищами подумали даже, что хозяин фермы – наш человек, поскольку он отвел их под навес и накормил хлебом и супом. Однако, пока беглецы ели, хитрожопый фермер послал своего пацана за полицией. Явились двое жандармов, после чего Жупишкину с товарищами пришлось срочно разбегаться куда глаза глядят. За Жупишкиным не погнались, но о том, что стало с остальными двумя, он теперь даже боится предполагать, поскольку слышал, как жандармы стреляли несколько раз. В процессе унесения ног до Жупишкина наконец дошло, что на жандармах была очень странная форма, не немецкая, но и не польская. Из этого он сделал вывод, что, кажется, сильно заплутал.
Я терпеливо выслушал этот его рассказ. Конечно, пристрелить бедолагу Жупишкина было бы проще всего. Но, с другой стороны, если он, конечно, не врал, готовый на все человек для разного рода мелкой работы, вроде «сходи-подай-принеси», мне бы в тот момент пригодился. Конечно, считать его явление за некий «рояль в кустах» явно не стоило, поскольку это создавало разные дополнительные сложности. Но я очень надеялся, что агентура моих работодателей поможет мне как-то легализовать этот нечаянный «подарочек судьбы», снабдив его хоть какими-нибудь документами. Лихорадочно прикидывая возможные варианты, я понял, что факты насчет плена и прочего вряд ли поддаются быстрой проверке – татуировки с порядковыми номерами заключенных на левом предплечье делали только в Освенциме и, возможно, в некоторых других крупных концлагерях, вроде Бухенвальда. Но отнюдь не в многочисленных рабочих лагерях для военнопленных. Так что было бессмысленно просить Жупишкина закатать рукав. А значит, в чем-то приходилось верить моему новому знакомому на слово.
