– Ты гребаная овца, Вася, – я резко поднимаюсь на ноги и в один шаг оказываюсь рядом с девушкой.
– Не трогай меня, придурок, – шипит она.
Хватаю ее за шею сзади и силой подтаскиваю к девчонке, нажимаю на затылок, и Василиса склоняется над своей жертвой.
– Что ты видишь? – спрашиваю на ухо, но она молчит, тогда сжимаю шею сильнее. – Сука, что ты видишь, Вась?
Она вдруг раскидывает руки в стороны и в позе недоласточки хрипит не своим голосом.
– Валим, – создавшуюся тишину нарушают шуршащие куртки и скрипящий снег под ногами.
– Ты больная, Вась, – тихо говорю ей, – больная. Михей, вызови скорую.
– Не-е-е, Тим, ты уж извини, но как-то не хочется свой номер светить.
Конечно, не хочет, и понятно, почему. Нам всем придет капец. Хотя он и так нам пришел, девчонка уже посинела.
– В этот раз придется ответить, Василис, – ныряю рукой в карман ее куртки и достаю телефон, – звони.
– Нет, – качает она головой.
Рывком поднимаю ее, заставляя распрямиться.
«Черт, что делать, твою мать», – в голове мысли бьются о черепную коробку, словно горох.
Я все прекрасно понимаю и знаю, что мы все встряли, но как бросить-то ее здесь, она же замерзнет и умрет.
– Василиса, это был последний раз, поняла? – фиксирую ее лицо и смотрю в глаза, долго. – Дура.
Отпускаю шею и подхожу к Вере, поднимаю ее на руки и широким шагом несу в здание. Михей возникает сбоку.
– Ты что творишь, Тим, нас за яйца подвесят, слышишь? – он дергает меня за руку, а я, не обращая на него никакого внимания, несу девчонку внутрь.
– Найти телефон Ильиничны, скажи, что ЧП, пусть едет, – бросаю ему на ходу.
– Брось эту мразь,– слышу сзади равнодушный голос Василисы, – пусть сдохнет, подумаешь, одним беспризорником меньше будет.
– Вась, молись, чтобы с ней все было в порядке и не пришлось в больницу везти, – отвечаю ей.
– Мне срать, ты же знаешь, – усмехается она и, прибавляя шагу, обгоняет меня.
Перед нами дверь, в которую девушка входит первой и демонстративно закрывает у меня перед носом.
– Падла, – слова отражаются от закрытой двери и растворяются в тишине.
– Больно, – подает голос моя ноша и всхлипывает, – больно.
Я вздыхаю с облегчением, главное, что жива.
– Потерпи немного, сейчас все будет хорошо, – неловко открываю дверь и захожу в здание.
Глава 8
– Вышли отсюда! – рявкнул на нас Лев.
Конечно, кто бы мог сомневаться, что медичка позвонит Леве. Я был в этом абсолютно уверен и в какой-то степени даже благодарен Ильиничне за это. С другой стороны, и своих не хотелось подводить из-за мартышки детдомовской. Черт. И какого хрена я позвонил Михею, какого хрена просто не прошел мимо? Ведь до этого именно так и было. Мне было плевать, что за дерьмо творит Василиса. У нее есть своя голова и мать, которая отмазывает ее, бегая, точнее, нет, гоняя нанятых адвокатов по разным инстанциям, заминая все косяки девчонки. Блядское сострадание вылезло, как всегда, не в то время не в том месте. Теперь еще придется перед Левой ответ держать. Черт! Я дал себе мысленно подзатыльник. Не ситуация, конечно, а говна кусок получился.
Я попятился к выходу вместе со всеми, кого «на ковер» к себе в кабинет вызвал «царь зверей».
– Волков остался стоять на месте! – скомандовал он.
Мать твою. Еще одна затрещина виртуально. Я себя сейчас ненавидел за слабость, что проявил. Нахер мне вообще эта малолетка нужна была?
Пацаны покосились в мою сторону, но мне было пох на их мнение, я уже понял, какую глупость совершил. Мазнул по ним взглядом, полном опасного спокойствия и равнодушия. И они поняли все без слов.
– Волков, – голос Льва Владимировича показался мне подозрительно мягким.
Я опустил глаза, главное не показать ему, насколько я сейчас нахожусь в диссонансе сам с собой. С одной стороны, мне хочется узнать, как чувствует себя мартышка, но это желание тут же задавливает бессердечный ублюдок по имени Тимофей Волков, которого вырастил из меня интернат. Безжалостный, бесчувственный, эгоистичный ублюдок, которому плевать на боль других. Мне вообще плевать на всех, кто окружает меня, и если прижмет, я буду идти по головам, не замечая, что давлю гриндерами человеческую плоть.
– Волков, твою мать! – удар по столу вывел меня из оцепенения.
Я вздрогнул, и злая усмешка появилась на губах.
– Вы мать-то мою не трогайте, Лев Владимирович. Она, пусть земля ей будет пухом, ни за что не допустила бы, чтобы я прозябал в этой клоаке, – ответил Леве, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– За словечками следи, – тут же парировал он. – Я бы тебе сказал, где клоака, хотя что тебе говорить…
Он замолкает, а я поднимаю все-таки на него глаза и надеюсь, он видит в них то, что я сейчас чувствую, а именно – ненависть к нему и к миру в целом.
– И не смотри на меня, будто я в чем-то перед тобой виноват, не поможет. Все равно таким, как ты, на свободе не место. Уверен, что, выйдя отсюда, вы с Василисой через месяц влетите на срок, и надеюсь, он будет достаточно большой. Но ладно, – махнул он рукой, как будто от мухи отмахнулся.
Ублюдок. Ненавижу его.
– Что мы все о тебе, да о тебе, – он встал из-за стола, а у меня челюсть сжалась так, что зубы скрипнули. – Ты мне лучше расскажи, дружок, что это вы тут устроили?
Он подходит к окну, выглядывает на улицу и задергивает штору.
– Только, сука, хотел хоть день отдохнуть в тишине и спокойствии, но нет, вам скучно, видите ли, стало, поразвлечься решили.
Несколько широких шагов, и мужик стоит передо мной, лицом к лицу, глаза в глаза, дышит на меня перегаром, мудак. Я весь сжался, напряг мышцы в ожидании удара, но он не трогал.
– Не слышу ответа, Тими, – выплевывает он мне в лицо.
На его щеках заходили желваки, напряглись так, что еще немного, и порвутся.
– Никто не веселился, Лев Владимирович, – цежу сквозь зубы.
Резкий удар в живот, и я сгибаюсь пополам от боли. Мразь. Этот упырь точно знал, куда бить. В правый бок, туда, где и так живого места не осталось, все перекроено по несколько раз.
– Я задаю вопросы, а ты мне на них коротко и четко отвечаешь, понял меня? – он хватает меня за челку и тянет голову вверх, заставляя смотреть в глаза. – Больно, что ли, Тимофей?
В голосе иронии столько, что хочется вгрызться ему в горло и разодрать его.
– Да ты врешь, – уголки его губ приподнимаются в улыбке, но в глазах лед. – А как ты думаешь, ублюдок, этой девчонке не больно? А ты знаешь, мразь, что у нее разрывы внутренних органов есть? Знаешь?
