– Так, ладно, мне этот цирк надоел, если ко мне больше нет никаких претензий, то я ушла.
В кухне вдруг стало слишком тихо, и, будто в замедленном кино, все повернули головы в сторону Василисы, которая до этого сидела молча и никак не проявляла своего интереса к происходящему. Она и сейчас его не проявляла, сидела и пялилась в телефон.
– С тобой разговор отдельный, – отец вдруг выпрямился и подошел к Эвелине вплотную. – Я хочу, чтобы вы сейчас очень четко осознали то, что наделали, и в какую копеечку нам все это вылилось, – он глубоко вдохнул, будто собираясь с мыслями. – В ближайший месяц вы наказаны оба. Никаких гулянок и клубов по выходным – раз. Никаких кафешек и карманных денег на протяжении всего месяца – два.
– А также вы оба будете сидеть эту неделю дома, под домашним арестом.
Они переглянулись между собой.
– И предупреждение большими буквами.
– Тимофей, – снова заговорил отец, и мне показалось, что они все это отрепетировали, прежде чем с нами разговаривать, – если такое еще раз повторится, ты после школы…
– Интерната, – поправил я его.
– Это в первую очередь школа, Тимофей, и ты прекрасно осведомлен, почему тебе пришлось пойти туда, так вот, не перебивай…
Он не смотрит на меня, смотрит сквозь, потому что не вижу в его глазах ничего, только отчужденность. Зато глаза крысы, что стоит рядом с ним, сверкают злостью, она бросает взгляд то на меня, то на Василису, причем выражение глаз не меняется. Тварь. Я ее ненавижу всей душой. Эгоистичная сука.
– Ты отправишься в военное училище, а ты, – он перевел тот же пустой взгляд на Василису, – последуешь за ним. Не хотите быть нормальными студентами, там вас быстро сделают нормальными людьми. Посмотрите, как это – чистить казармы и мыть туалеты самим.
Минута молчания затянулась. Я сидел и искоса кидал взгляды на Ваську. Та меня пугала своим безразличием, если честно. Ожидал от нее взрыва эмоций, агрессии в сторону предков, ора на всю квартиру, но она молчала.
– Могу сказать только одно, – Вася встала со стула, – пошли бы вы нахер, дорогие, – она оглядела по очереди застывших перед ней мужчину и женщину, чьи лица сейчас постепенно начинали покрываться красными гневными пятнами. – Дорогая матушка и дядя Никто, и так уже вот здесь со своими запретами сидите, – она показывает указательным и средним пальцем на шею. – А то, что вы придумали, это можете родить совместного ребенка и ему лапшу на уши накручивать.
Дальше все прошло слишком быстро. Резкий выброс руки вперед, и звонкая пощечина заставила Ваську откинуть голову в сторону.
– Ах ты, дрянь неблагодарная, – зашипела Эвелина, – ты как с матерью разговариваешь?
– Как ты того заслуживаешь, – Васька вернула голову в исходное положение.
Еще раз пощечина, и девушка начинает истерически смеяться, а у меня по спине дрожь прошла. Вспомнились ее бездонные глаза, когда она избивала мартышку, и абсолютное равнодушие, вот именно такое же было и сейчас.
– Мне срать на тебя, поняла? И на твоего… – она запнулась, когда увидела, как я внимательно слежу за ней. – И на него, – кивнула в сторону отца и дернулась к выходу.
– Да я тебе сейчас… – взвизгнула женщина и сделала шаг в сторону дочери, которая уже скрылась за углом в коридоре, когда отец удержал ее за локоть.
– Не нужно, дорогая, пусть успокоится.
Я чуть не блеванул от ласкового голоса, которым отец разговаривал с Эвелиной.
– Ну, я пойду.
И на меня уже практически ноль внимания, только когда в дверях оказался, отец наконец-то опомнился.
– Я надеюсь на твое благоразумие, Тимофей.
Я кидаю на него взгляд через плечо, но он уже полностью увлечен беседой с Эвелиной. Мешать не стал, вышел из кухни и прикрыл дверь за собой.
Что-то между ними происходит странное, что-то неуловимое скользит в их взглядах, но понять, что, я не смог.
– Ты, придурок, – Василиса выныривает неожиданно из своей комнаты и хватает меня за футболку, тянет к себе. – Зачем тебе сдался этот молокосос белобрысый? Всю контору спалил!
Она захлопывает за мной дверь и к ней же толкает меня спиной, сама прижимается всем телом.
– Ты и так спалилась, Вась, не надо переводить стрелки, – пытаюсь отстраниться от нее, но Василиса лишь ближе вжимается в меня и касается губ легким поцелуем.
– Я скучаю, Тимош, – шепчет она, а ладони уже под футболку забираются, настойчиво лаская кожу.
– Вась, ну, ты нашла время, – уворачиваюсь от поцелуя, но девушка больно сжимает кожу в кулак, от чего из легких вырывается рваный выдох. – Ты что, совсем дура? – отталкиваю ее от себя, но не тут-то было.
Василиса резко отпускает меня, а потом двумя руками хватается за горло футболки и тянет к себе, впивается в губы и начинает кусать. Обхватываю ее лицо руками, оттягиваю от себя, но она не отпускает, только лишь сильнее прикусывает губу.
– Не отпущу, понял? – рычит сквозь стиснутые зубы. – Ты мой.
– Я тебе сделаю больно, – отвечаю ей и тяну за волосы.
– Это ты из-за нее такой стал? – она, не отпуская горловину футболки, заглядывает в глаза.
– Ты больная, Вась, из какой «нее»? – я включил дурака, потому что сейчас в глазах девушки плескается немое безумие. – Если ты про девчонку, которой я не дал умереть, то нет, не из-за нее, из-за тебя, – заставляю Василису смотреть себе в глаза, фиксируя лицо. – Ты понимаешь, тебя бы закрыть за убийство могли, ты это понимаешь?
Она смотрит и никак не реагирует на мои слова, но взгляд выдает, я вижу там, под безумием, страх.
– Я люблю тебя, Тимош, понимаешь, люблю, – ее ладони скользят по моей шее, и она скрепляет в замок пальцы на моем затылке. – Я приревновала, понимаешь? И эта агрессия, я не знаю, она сама откуда-то вылезла, я не хотела, правда, – она выпячивает губы трубочкой и как будто заплакать хочет.
– Прекрасная игра, Василис, только давай не со мной, не верю, – громко чмокаю ее в губы и грубо отрываю от себя.
– Придурок ты, – она бьет меня кулаками по спине, но я быстро капитулирую за дверь и широкими шагами достигаю в считаные секунды своей комнаты. Закрыть дверь не успеваю, потому что в нее влетает Василиса.
– Ты только помни одно, – выдыхает она, – если узнаю, что ты с этой нищебродкой шаркаешься – убью, – она сужает глаза, – ее убью, понял?
Разворачивается и с грохотом закрывает дверь за собой.
– Больная! – ору ей в след, а у самого за ребрами все сжалось от понимания, что правда, она может. – Больная, – повторяю тише, а перед глазами бледное лицо Снежинки.
Глава 15
Несколько дней я ходила по коридорам интерната, как загнанный в ловушку зверек, все время ожидая подвоха со стороны Тимофея или его девушки, но, к моему великому счастью, ничего подобного не произошло, и я наконец-то смогла успокоиться. А спустя еще день узнала, что ребят до конца самого Нового года не будет в школе. С выдохом облегчения пришла еще и непонятная тоска. Уж не знаю, от чего она поселилась внутри, но то, что после этих слов я потеряла покой – факт, который мне не совсем приятно было осознавать, и я пыталась его всячески приурочить к другим происходящим вокруг меня событиям.
