– В следующий раз маковкой соображать надо и думать, что делаешь и куда ввязываешься, это скажите спасибо, что вам избиение той девчонки с рук сошло, – я разворачиваюсь к выходу.
– Гребаный ублюдок!
Боковым зрением улавливаю Светкино телодвижение, она замахивается кулаком в мою сторону. Уворачиваюсь и одновременно перехватываю ее запястье, резко отталкиваю от себя в сторону матов, которые лежат стопкой в углу. Она летит в направлении их и, не удерживая равновесия, распластывается на твердой поверхности. Громко ойкает.
– Света, – не сдерживаюсь я и в два шага настигаю девчонку, становлюсь над ней, хватаю за шиворот кофты и подтягиваю к себе, отчего тонкая ткань не выдерживает, трещит, – ты же знаешь, что к таким, как вы, я не особо принципиален, и если раньше меня Василиса останавливала, то теперь все поменялось, и в следующий раз ты просто в лицо получишь, поняла?
Смотрю ей в глаза, но искать там хоть что-то человечное бесполезно, и я это прекрасно знаю, поэтому просто отпускаю ее. Она валится обратно на мат. Переступаю через девчонку и выхожу за дверь, со всей силы бухая ее за спиной. Широким шагом направляюсь на выход, где меня уже ждут пацаны.
Глава 20
Я сидела на кушетке в медкабинете и внимала словам доктора, который старательно выписывал буквы в папке, лежавшей у него на коленях.
– Тебе нужно в больницу, – он бросает на меня взгляд поверх оправы очков с толстыми линзами.
– Но, дорогой доктор, – стараюсь говорить спокойно, но десятиминутный прессинг со стороны этого мужчины в белом халате дает о себе знать, и в голосе все-таки проскальзывают нотки сарказма, – я уже вам сказала, что никуда не поеду, мне значительно лучше, – смотрю ему в глаза. – Спишите это все на мою беспечность, – предлагаю ему вариант и замолкаю на секунду, покусываю губы, оттягиваю время, чтобы придумать более весомую отговорку. – Перенервничала я просто вот и все, ничего особенного. Ехать я никуда не хочу и не поеду. Вот.
Врач откладывает папку на стол и оглядывает меня с головы до коленок, я почему-то заметила, что его взгляд дошел именно до них и вернулся обратно к лицу.
– Что? – вопросительно вскинула брови.
И вот этот взгляд всколыхнул в груди негодование, даже во мне, которая всегда относилась ровно к людям, даже к таким, которые относятся к нам с подозрением и недоверием, словно мы какие-то «калеки общества». Во взгляде этого врачишки все читалось как в открытой книге, он даже и не скрывал этого.
– Ты же понимаешь, девочка, что, если с тобой что-то случится, то с меня снимут три шкуры, потому что ты не обычный ребенок, ответственность за которого может взять на себя родитель, просто подписав бумажку.
– Я облизываю в миг пересохшие губы, бесит.
– Напишите в своей бумажке, что я просто забыла ингалятор, что, разве трудно это сделать? – смотрю на него с вызовом. Понимаю, что он прав, но признаваться в этом даже самой себе каждый раз тяжело.
– Нет, не трудно, но я все-таки еще раз попробую тебе объяснить, чем грозит тебе следующий такой приступ, – он перевел дыхание, чтобы продолжить.
– Не утруждайтесь, я и без ваших объяснений все знаю, – встаю с места, – если это все, то я пойду, я уже устала от нашего с вами общения.
Черт. Я истинное дитя детдома: хамка, грубиянка и бессовестная хабалка. Так о нас все думают? Вот именно сейчас мне и захотелось быть такой, потому что достало все.
Краем глаза замечаю, что врач сидит в полном недоумении от моего поведения, но я уже не могу остановиться и повернуть назад, слишком все болит от пережитого внутри. Мне хочется остаться одной, переварить все это в тишине, в пустоте и в самой себе.
Выхожу и плотно прикрываю за собой дверь. В глазах неожиданно темнеет, и мне приходится облокотиться о стену.
– Есения, что с тобой? – слышу сквозь вату в ушах голос Константина Вячеславовича.
Ответить не могу, потому что из-за мошек перед глазами и вертолетиков в голове не вижу его совсем.
– Все отлично, – наконец концентрируюсь на его силуэте, который начал проступать через серую пелену.
– Что тут? – выходит врач, и я в сердцах чертыхаюсь.
– Все хорошо, – проговариваю уже четко, – просто голова закружилась, в этом вы виноваты, – тыкаю пальцев в мужчину. – Я же сказала, что устала и хочу отдохнуть, зачем держали меня?
Лучшая защита – это нападение, и я это прекрасно знаю.
– Есения, что происходит? – включает учительский тон Константин.
– А что может происходить? – подключается к разговору доктор, и я понимаю, что сейчас меня ждет атака с двух сторон. – Девочка ваша не хочет госпитализироваться, а у нее есть явные проблемы со здоровьем. Предлагаю ей пройти обследование, но она категорически отказывается, и что делать, не знаю даже, – врач жмет плечами, а меня отпускает, и я снова четко начинаю видеть лица присутствующих.
– Я ухожу, – отлепляюсь от стены и обхожу мужчин за спиной Константина Вячеславовича, но он перехватывает мое запястье и задерживает на месте.
– Елисеева, откуда столько отрицания? Как раз сейчас каникулы, все одно к одному благоприятно складывается.
Смотрю на него, и у меня только одно желание пульсирует в мозгу – дать ему между глаз. Вот реально, мало ему было этого утренника, так еще и в палаты больничные заточить захотел. Поджимаю губы и руку вырываю.
– Отвалите от меня, – быстрым шагом иду по коридору.
Достали, все достали. Зло вытираю выступившие на глазах слезы. Ненавижу этот интернат, презираю этих жалких детей, что живут здесь, и хочу уже вернуться к себе в детдом.
В коридоре пусто и тихо. Даже странно, что музыка, гремящая в спортзале, сюда не доносится. В груди глубоко кольнула мелкая обида, что меня никто не встречает, не ждет.
«А кто должен? – тут же одергиваю себя. – Девчонки, скорее всего, веселятся вовсю, да и зачем их напрягать своими проблемами?»
Сегодня же вечеринка, и никто не виноват в том, что я стала «персоной нон грата» в этом интернате. У нас просто изначально с этим заведением и его обитателями сложилось сомнительное знакомство, которое переросло в одни сплошные негативные последствия. Но после сегодняшнего происшествия придется поставить точку в этой всей вакханалии. Завтра же позвоню Тамаре Игнатьевне и все расскажу, пусть решает этот вопрос. Я уже согласна на все, лишь бы свалить отсюда.
Когда я оказалась у дверей фойе, где произошла стычка между Димкой и Тимофеем, под ложечкой неприятно засосало, а в коленках появилась слабость. Страх забрался под кожу острыми покалываниями в конечностях. Сбавляю обороты и уже крадусь к дверям, которые оказались прикрыты. Внутри темно, это видно по тому, что через щель не проникает ни капельки света.
И что же за натура такая человеческая? Я себя сейчас ощущала, как героиня какого-нибудь дебильного американского ужастика, в котором тупая девка лезет в заброшенный дом, где непременно с ней случится что-то плохое, вот и я протягиваю руку и открываю дверь. Прислушиваюсь к тишине. Глухо. Тогда распахиваю створки и замечаю, что со второго этажа все-таки льется на лестничный пролет свет. Подумаешь, всего то и нужно быстренько преодолеть расстояние в пару лестничных пролетов. Сердце гулко забухало. Фантазия уже рисовала в мозгу, как на втором этаже меня поджидают василискины подпевалы, как они окружают меня и тащат снова в толчок, и там…
