— Всё! — взвизгнула целительница, видимо, страдающая излишне живым воображением. — Можешь дальше не продолжать. Это не для моих нервов, — и тут же обиженно надулась. — Я у тебя словно родовые тайны выспрашиваю. Нельзя нормально рассказать.
— Да нечего рассказывать потому что. Всё и правда так, как я сказала. То отрабатываем, убираясь в склепе, то на кладбище практика по упокоению упырей. То скелеты с фантиками в зубах воруем. И никакой романтики. Представляешь?
— Очень живо. Не стоило, наверное, спрашивать.
И, правда, наверное, не стоило. Потому как краски на её лице слегка поблёкли. Или это оттого, что здесь было освещение не ахти.
Кстати, ненормально это, когда в библиотеке чуть не на ощупь книги искать приходится. Конечно, древние фолианты требуют особого к себе отношения и, конечно же, ценнее нашего студенческого зрения. Но мы же будущие маги. Нас бы тоже беречь не мешало. А потом люди ещё удивляются, почему мы такие злые и недовольные жизнью. Будешь тут добрым и счастливым, когда до тебя пять лет никому нет дела. А если к тебе и проявляют интерес, то лучше бы этого не делали. Вот мы потом и отрываемся на населении.
— Нашли, что искали? — весьма недружелюбно спросил библиотекарь, поправив круглые очки на носу.
Очки эти были таких размеров и с такими линзами, что нос крючком казался весьма закономерным последствием их ношения. Сами глаза за стеклами выглядели махонькими и оттого взгляд их то ли казался, то ли таким и был от природы, но лично мне чудилось, что он подобен иголкам. Острым и длинным.
В совокупности с маленьким ростом и сухим телом мистер Сикер, как гласила надпись на бумажке, пришпиленной к его поношенному синему пиджаку, поразительно был похож на Трёхглазого Сэма. Особенно когда тот изображал из себя честного торговца, прогуливающегося по городским улицам. Знаете, умеют те, кто ещё вчера объедки на мусорке подбирал, а сегодня может позволить себе купить у рыбаков свежайших крабов, смотреть так, словно ты крыса, пытающаяся украсть из его тарелки кусок хлеба. Эдакая смесь омерзения, злобы и высокомерия.
В общем, мистер Сикер мне не понравился с первого взгляда. И тем не менее я закусила свою гордость, ту, что у меня недавно едва появилась вообще, и ответила самым нейтральным тоном, на который была способна:
— Нет. Насколько я помню, время посещения библиотеки не ограничено. Или я ошибаюсь? — повернулась я, как мне самой казалось, как настоящая мисс Маргарет. С видом человека, которого оторвали от дела, от результата которого зависела жизнь всего континента. И это минимум.
Ну не знаю, получилось ли у меня в точности как у мисс Маргарет, но старичок-библиотекарь скис. Глазки его заметались, как игральные кости, который умелый кидала колотит в стеклянном стакане.
— Осторожней с книгами. Они стоят столько, что вашего состояния не хватит покрыть убытки, случись чего.
И не дожидаясь наших сердечных заверений, смылся на своё место за высокой стойкой. Знал бы, что наших состояний по правде едва хватит на тряпки, которыми в этом помещении убираются, то так быстро бы не ретировался.
— Ты чего?
— Что именно ты имеешь в виду?
— Чего на него взъелась?
— И не думала даже…
— И тем не менее обидела человека, который не желал ничего плохого. Даже помощь пытался предложить.
— Слушай, Мил, давай ты помолчишь. Потому что я могу обидеть сейчас ещё одного человека, абсолютно того не желая.
Милвена и правда замолчала. Но повисшая тишина оказалась тяжелее непонятного разговора. Может, потому, что она была права? Старик-библиотекарь не виноват в том, что напоминает мне Сэма. А может, ещё почему…
— Ладно, — плюхнулась я за стол и открыла здоровенный том с надписью «Некромантия». Почему-то казалось, что если и искать, то точно здесь. — Извини. Что-то настроение испортилось. Отработки в морге — ещё то развлечение.
— Понимаю. А старик не поймёт, пока не скажешь.
Только нравоучений мне и не хватало.
— И у него попрошу прощения. Довольна?
— Более чем, — улыбнулась Милвена, вытащив ещё одну книжку и присев напротив.
Что бы вы думали? Мне стало легче. Даже как-то веселей.
Ненадолго.
Ровно на час, пока не поняла, что не бывает у некромантов столь специфических возможностей, как перемещение на Грань. Или в междумирье. Знать бы ещё, как оно толком называется…
— Слушай: «Магия Грани доступна только тем, кто непосредственно с ней связан. Подобная связь устанавливается со смертью родственника первой крови: родителей или родных братьев-сестёр. Но самая сильная связь с ней у тех магов, что уже бывали на Грани», — зачитала Милвена и передёрнула плечиками. — Жуть какая.
— Жуть… Как это «бывали на Грани»? Умирали, что ли?
— Ты у меня спрашиваешь? Кто из нас некромант?
— Я некромант, — нехотя согласилась я. — Толку только…
— Ну спроси у куратора, что это означает.
Ага, у него спросишь… Могла бы спросить — не сидела бы здесь.
Мать моя, святая женщина, всегда говорила…
Мать моя…
Точно.
— Прости, Мил. Кажется, у меня срочная практика, — подскочила я со стула и выхватила из её рук небольшую книжечку. — Вечером всё расскажу.
— Угу. От тебя дождешься… — проворчала она и добавила уже громче. — Смотри только не пропади опять на неделю.
— Молодые люди, — проворчал за стойкой старичок Сикер. — не забывайте, где находитесь.
Но всё это слышала уже моя спина.
* * *
Осень чихала сырым ветром. Дрожала жёлтыми листьями. Соплила грязью под ногами. Её знобило моросью.
Осень болела, а страдали от этого люди.
Например, я.
Никогда не любила осень. В первую очередь потому, что за ней следовала зима. А зима тяжёлое время для бездомной попрошайки. Впрочем, для бездомной воровки оно ничем не легче.
Зима это всегда холод и голод. А осень — сырость. Но обе они — болезни. Тяжёлые простуды, спутницы прохудившейся обуви и лохмотьев, что служили таким как мы одеждой.
Зима и осень — это всегда обозлённость. Всегда отчаянье…
Именно осенью мы с Лиской остались сиротами, попали в приют. Ну, а дальше вы и так знаете.
В общем, мне не за что любить осень, даже когда она красуется золотом и багрянцем одежд. А уж когда она такая…
О чём-то таком я думала, хлюпая по лужам добротными сапогами из кожи неизвестного мне чудища, которые магистр Волен приобрел для меня в самой дорогой обувной лавке Горвиха. Осень не могла забраться под плотный, чёрный, как у всех некромантов, плащ. И оттого злилась порывами ветра и простужено гудела сквозняками в пустых переулках.
