Хальвдан удивленно вскинул бровь. И оскалился, тем самым и правда став похожим на волка.
— И ты конечно же мне захочешь отомстить, — наконец повернулся он к Берте. Девушка поджала губы и мотнула головой.
— Если я стану мстить, то чем тогда буду лучше тебя? — как то обреченно сказала она.
— Слава ассам, — насмешливо протянул хевдинг. — Иначе я боялся бы уснуть, страшась принять смерть от руки женщины и отправиться прямиком в Хель.
Но запнулся, когда она подняла полные ярости глаза.
— Вы и правда такие чудовища, как рассказывала Гесса. Не могу понять одного, почему она так восторженно о вac отзывалась.
— Может потому, что эти земли давно перестали рожать настоящих мужчин?
— Или потому, что была действительно безумна, как о ней говорили, — прошипела она, глядя в глаза тому, кого должна была бы бояться. Или опасаться хотя бы.
Хальвдан смерил ее пристальным взглядом, отметив, как сжались кулачки, придерживающие на груди одеяло. И внезапно еще больше разозлился, до конца не понимая на кого. На Бьерна с его намеками. Или Хельги… Или самого себя, что придает какое-то значение таким мелочам, вместо того, чтобы думать о предстоящем набеге. Он развернулся, процедив сквозь зубы:
— Скажи Снорри, пусть проследит за тем, чтобы она смыла с себя кровь и переоделась.
И ушел куда-то в сторону моря, так ни разу больше не оглянувшись.
ГЛАВА 15. Волосяная нить
Мирозданью нет дела до человечества. Ему безразличны человеческие чувства. Их желания, стремления, сомнения. Их боль.
Чтобы ни случилось с тобой сегодня, завтра все равно взойдет солнце. Все так же будут плыть по небу облака, распускаться по весне деревья и сбрасывать листья по осени. Все так же море будет облизывать волнами скалы, а чайки петь свою грустную песню, разрезая дыхание ветра.
Об этом думала Берта, сидя на поваленном дереве и подставляя мокрые волосы жаркому солнцу. Уж лучше об этом, чем о том унижении, что пришлось вынести.
— Отвернись! — потребовала она у Снорри в устье реки, впадавшей в море недалеко от лагеря.
— Хальвдан велел не спускать с тебя глаз, — осклабился он. — Поверь, я уже видел женское тело, и твое не лучшее из того, что мне встречалось.
Он говорил с ней на языке Норэгр. Но Берта хорошо понимала его речь. Она и сама удивлялась, как легко ей оказалось вспомнить язык, которому ее учила старуха Гесса. Еще ночью у костра с Хельги… И все же она не поверила своим ушам.
Берта сопела и краснела. Долго возмущалась и отказывалась лезть в воду, пока Снорри глазеет на нее. И все чего добилась было то, что Снорри просто подхватил ее на руки и бросил в реку.
Вода была ледяной. Это и не удивительно. Весна время непостоянства и изменчивости во всем. Утром может светить солнце, днем душить жара, к вечеру сгуститься тучи и небо прорвет дождем, а ночью по земле поползут холодные змеи заморозка.
Берта еще никогда не мылась так быстро. Летом она любила поплескаться в речке, а зимой смывала грязь в лохани. И пусть мылась всегда после брата с сестрой и в порядком остывшей воде, позволяла себе полежать подольше. Это было ее слабостью, привитой покойной матерью с детства.
«Чистота тела не менее важна, чем чистота души» — говорила она, поливая ее горячей водой и намыливая дорогим щелоком волосы.
Но ледяная река не место, где можно насладиться купанием. Да и грязь с себя пришлось смывать не снимая липшего к телу платья. Это было жутко неудобно. Но снова раздеваться перед мужчиной было выше ее сил. Одно дело старик Хельги. Другое — молодой здоровый Снорри. И пусть слово Хальвдана служило ей защитой, но все же недостаточно прочной для того, чтобы Берта могла за ним прятаться, не страшась ничего.
Особенно рыжего Ульва. Внутренности Берты завязывались узлом, стоило только вспомнить его звериные желтоватые глаза.
— Хальвдан велел дать тебе одежду, — сказал Снорри, когда мокрая и промерзшая до костей Берта все же выбралась на берег, отбивая зубами частую дробь. — Она конечно будет велика тебе, но другой не нашлось. — Протянул он ей мужскую рубаху и штаны.
Они правда оказались достаточно велики. Штаны пришлось подвернуть дважды, да и в поясе болтались так, что хоть держи руками, чтобы не упали. А рубаха, которой полагалось быть едва до средины бедра, за малым не доставала до колен. Слава Богу, или богам, Снорри не стал упрямиться в этот раз, и когда Берта попросила его отвернуться, все же послушался. Правда после того, как она пригрозила, что останется в мокром разорванном платье и умрет от простуды. Но все же…
— Держи, — протянул он ей кусок веревки, заливаясь от смеха. — А то похожа — на огородное пугало.
Берта надулась. Но глядя, как искренне он веселиться….
Было что-то в этом парне. Что располагало. Может то, что они были ровесниками и сложись все по-другому, могли бы стать друзьями. Или так действовал его легкий нрав… Но Берту не тяготило его присутствие. Казалось, что вовсе не пленница северян, а… гостья? Пожалуй, да.
— Зачем вы пришли? — спросила она, глядя, как пляшут веселые искры в глазах юноши. — Все это… Ради чего?
Все веселье с него слетело, как и не было.
— Наша земля прекрасна, Берта. Спроси меня — где лучшее место в Мидгарде и я отвечу тебе, что оно в Норэгр. Если по воле норн ты когда-нибудь увидишь величие фьордов. Водопадов, что скользят по скалистым склонам… — глаза Снорри уже не видели Берту. Он был там — в далекой прекрасной стране.
— И все же вы покидаете ее. Проделываете опасный и далекий путь. Ради чего? Зачем все это? Слава? Богатство? — вернула она его обратно.
— И то и другое, — улыбнулся он. — Невозможно попасть в Вальхаллу, не рискнув жизнью. Но есть и более простая причина. Наши земли так же скупы, как и прекрасны. За посевами приходиться ходить, как за малыми детьми. И они все равно гибнут. А скот на зиму выбивают и солят, оставляя единицы, чтобы разводить его снова по весне. Наши дети умирают, не пережив зиму. А потому слабых с рождения отдают альвам.
— То есть, — ужаснулась Берта. — Вы убиваете собственных детей?
— Они все равно не выживают. Я же говорю, что Норэгр сурова к своим детям. Их уносят в лес…
Снорри замолчал, оставляя Берте додумать самой, что с ними случается потом.
— Но бывает так, что боги щадят таких детей. Говорят, что Хальвдан родился слабым и в очень суровую зиму. Он едва дышал. И его отец Ульв следуя обычаю, отнес его в лес. Но поутру колыбель стояла на пороге их дома. А сам Хальвдан был жив и здоров, — Снорри улыбнулся. — Ульв думал, что это подменыш, что альвы принесли ему на порог своего ребенка. А с такими поступают не лучше чем со слабыми… Но едва он взял секиру, на колыбель сел огромный ворон. Ходят слухи, что это сам Один послал своего слугу, чтобы защитить того, кому отмеряна великая судьба… Но кто знает как было дело. Сам Ульв предпочитает молчать об этом. Но имя ему дал Хравн.
