– С Энди устроили, – хрюкнул алхимик. – Я бы не позволил так переврать рецепты шутих.
– Тот фейерверк вошел в историю, – кивнул Дорофеев, припоминая грандиозное зрелище, в результате которого его офицеры чуть не сожгли центр города, распугали местных, повредили башню и едва избежали тюрьмы.
– Валентин рассказывал, что огненное колесо долетело до прогулочного парохода.
– Полагаю, так и было.
– Из-за тебя я едва не оказался на каторге, – напомнил Мерса.
– Ты даже в околоток не попал, – отмахнулся Чира и весело продолжил: – И вот я подумал: а если сделать ракеты, вроде тех, что изготавливаем для фейерверков, но направить их не вверх, а на цеппель? Горизонтально то есть.
– Горизонтально только тебя делали, – окрысился Олли. – Слышал о такой науке – баллистика?
– Цеппель большой, и ракета должна в него попасть, даже если не особенно прицеливаться, – закончил шифбетрибсмейстер.
Несколько секунд Дорофеев размышлял над странным предложением, после чего осведомился:
– И что?
– И все, – не стал скрывать Бедокур.
– А в чем предложение?
– Ах, вы об этом! – Чира улыбнулся и принялся объяснять свой замысел, сопровождая рассказ обильной жестикуляцией: – Я сделаю трубку. В задней части размещу заряд, который будет ее толкать, то есть как будто обычный фейерверк. А спереди заложим заряд, только не такой, чтобы что-нибудь веселенькое получилось, а нормально так взрывчатки заложим, только нужно смотреть, чтобы она не взорвалась на старте.
– Вот именно! – подал голос Олли. – Как ты это сделаешь?
– Подумаешь и сделаешь, – хмыкнул Чира. – Когда ракета врежется в цеппель, она пробьет обшивку и взорвется… – Шиф на мгновение задумался. – Или засунем в трубу что-нибудь горючее, чтобы устроить пожар. Только тогда нужно подумать, как пробить обшивку, а не расплескать эту дрянь по «сигаре»…
– Мерса? – Капитан наконец-то обратился к алхимику.
– Капитан?
– Это возможно?
– Нужно считать. – На шифа Мерса старался не смотреть. – Но риск…
Характерами Энди и Олли отличались, но занудство было характерной чертой обеих ипостасей Мерсы, поэтому Базза поспешил его прервать:
– На борту есть нужный запас химикатов?
– Да.
– В таком случае считайте, – кивнул Дорофеев. – В вашем распоряжении не менее двенадцати часов.
– Запустим ракету с «макушки», – мечтательно произнес Бедокур. – Это будет красиво…
– Чира, хочу напомнить, что во время боестолкновения вы должны находиться в кузеле, – усмехнулся Дорофеев, возвращаясь к вину.
– Эх… – Шиф тяжело вздохнул. – Ладно, отправим одного Мерсу, ему все равно во время боя делать нечего.
– Куда вы хотите меня отправить? – кротко спросил алхимик, с некоторым удивлением разглядывая собеседников.
– Энди? – мягко осведомился Дорофеев.
– Да, капитан?
– Мне понравилась предложенная вами и шифбетрибсмейстером идея, и я хочу, чтобы вы немедленно занялись ее реализацией.
– Да, капитан, – покорно кивнул алхимик.
– Бедокур введет вас в курс дела.
Чира широко улыбнулся.
* * *
Самое интересное, что он действительно забыл…
Нет, не забыл, конечно, есть вещи, которые невозможно изгнать из памяти, и он отлично помнил кардонийскую тюрьму, в которую отправился, не желая мешать готовящейся сенсации: Лилиан дер Саандер уговорила лидеров Кардонии сесть за стол переговоров. Ради триумфа любимой имело смысл провести несколько дней в камере… которую его помощники превратили в роскошный номер комфортабельного отеля. Помпилио просто хотел помочь, но получил намного больше: узнав о его аресте, Лилиан немедленно приехала в тюрьму и… Разговор закончился ее обещанием выйти за него замуж. Этот разговор сделал Помпилио самым счастливым человеком во всей Вселенной. Так что он не скучал в тюрьме и уж тем более не грустил – он планировал свадьбу. Он. Планировал. Свадьбу.
Представлял, как пышно украсит Даген Тур, думал о том, кого пригласит, как стильно оденется и что скажет невесте, стоя перед алтарем. Он чувствовал себя влюбленным идиотом, и ему нравилось чувствовать себя влюбленным идиотом. Тот Помпилио, который летал по дальним мирам, до кровавого пота тренировался в Химмельсгартне и совершал другие не менее трудные дела, тот Помпилио с улыбкой молчал, не мешая влюбленному идиоту выдумывать себе счастливую жизнь. Строить планы на будущее, которое казалось невозможно прекрасным. Невозможно. Прекрасным. Невозможно… Невозможным…
Если бы он мог, то бегал бы по камере из угла в угол, но в те дни Помпилио был прикован к инвалидному креслу, поэтому просто катался по ней. И, кажется, пел. Негромко распевал простенькую и очень веселую песенку, конечно же, о любви. Глупую песенку, абсолютно подходящую влюбленному идиоту. Он был счастлив.
А потом вошел Теодор.
Вошел молча, не постучав, сохраняя на лице спокойное, чуть отстраненное выражение, увидев которое, Помпилио понял, что услышит плохие новости. А услышав – окаменел. Не переспрашивал, потому что влюбленный идиот исчез, и его место занял бамбадао. А бамбадао все понимал с первого раза. Но даже ему, сильному и жесткому, потребовалась целая минута, чтобы до конца, до каждой клеточки осознать случившееся. Чтобы боль поглотила его душу, но не сломала, а придала сил. Чудовищная боль помогла Помпилио сделать то, на что он потерял надежду и во что уже никто не верил – Помпилио встал на ноги.
Теодор бросился к нему, собираясь поддержать, но Помпилио поднял указательный палец, приказав слуге остановиться, постоял, чуть пошатываясь, затем распорядился: «Палку», оперся на протянутую трость и отправился к Лилиан. И ни один стражник не осмелился ему помешать…
– Ведьма права, – прошептал Помпилио, стоя перед окном гостиной. – Я помнил только смерть.
И продолжал помнить, но теперь эти воспоминания перестали сочиться кровью, а при имени любимой перед глазами Помпилио больше не вставал ее обугленный труп. Теперь он видел ее улыбку. Видел взгляд, которым она встретила его в Заграшлоссе. Видел ее восемнадцатилетней девчонкой на первом балу, той девчонкой, которая посмела отказать самому Помпилио дер Даген Туру. Слышал ее обещание.
– Ведьма действительно меня излечила…
Когда-то Помпилио думал, что самое трудное – признаваться в своих слабостях другим. Поэтому он недолюбливал исповеди и, случалось, лгал священнику. Со временем это прошло, и Помпилио понял, что в действительности нет ничего сложнее, чем признаваться в слабостях самому себе. Согласиться с тем, что ты не идеален и не столь силен, каким себя считаешь.
«Я люблю Лилиан…»
Нет, не так… В этой фразе и кроется главная ошибка, потому что в действительности она звучит так:
