Как и большинство детей, юная Рей Слоун струсила. Но перед этим она успела добраться до космопорта и спрятаться между двумя ящиками с келерием, которые должны были вывезти с планеты. Там-то она и решила, что бегство на самом деле не слишком удачная мысль, и уже собралась было обратно домой, но путь ей преградили двое бандитов из местной банды «Котаска» — торговцы наркотиками и рабами в похожих на черепа масках. Злобно хохоча из-под лицевых пластин, они накинулись на несчастную девочку. Та бросилась в другую сторону, но перед ней оказалась еще пара членов «Котаски».
Бежать Слоун было некуда. Ее схватили и натянули на голову мешок. Девочка поняла, что ей никак не спастись и это конец. Ее похитят и увезут, и, вместо приключений и богатства, ее ждут лишь тяготы и бесконечные кошмары.
К счастью, находившийся поблизости дроид-астромех увидел происходящее и поднял тревогу, включив сирену и моргая лампочками.
Подоспевшая портовая охрана прогнала бандитов. Едва почувствовав, что ее ноги вновь коснулись стального пола, Слоун стремглав бросилась домой. Родители так ничего и не узнали, а позже на Гантел пришла Империя, очистив планету от отбросов общества. Именно тогда Слоун начала воспринимать присутствие Империи как героическую необходимость, не позволяющую Галактике потонуть в пучине хаоса.
И теперь, когда ее командный челнок выходит из гиперпространства, она чувствует себя точно так же, как и в тот раз, сидя между теми ящиками:
«Мне некуда деться.
Я в ловушке.
Нужно бежать».
Перед ней прекрасная голубовато-зеленая планета Мандрила. Внезапно Слоун охватывает страх, что планета эта может стать ее великолепной могилой.
Мандрилу окружают корабли Новой Республики — мон-каламарианские крейсеры, старые алдераанские фрегаты, салластанские корабли-кольца, не говоря уже о трех новых надирийских линкорах типа «Звездный Ястреб». Все эти корабли представляют миры, отринувшие власть Империи.
Экипажи этих кораблей ее ненавидят.
Нет, она не обладает сверхъестественными способностями и не владеет Силой, так что не может ощутить исходящие от кораблей волны ненависти. Это всего лишь ее предположение — но разве может быть иначе? Она представляет грубый, безжалостный кулак презираемой ими Империи. И, как она полагает, самое большое их желание — отрубить этот кулак, бросив его остывать к своим ногам.
Да, они ее ненавидят. Даже странно, почему они не стреляют по ней из всех своих орудий. Именно на этот случай ее гиперпривод уже передает свежие данные расчетов обратно на «Разоритель».
— Они высылают сопровождение, — сообщает пилот челнока, мичман Дамаскус. — Ожидаем.
К ним приближается каре Y-бомбардировщиков.
«Вот и они, — думает Слоун. — С оружием наготове».
Но корабли не стреляют.
Они поступают именно так, как предполагает пилот, — сопровождают ее к поверхности Мандрилы. Для мирных переговоров — или, по крайней мере, их иллюзии.
* * *
Из окна своей квартиры Норра видит прочертившие зеленовато-голубое небо над Ханной корабли. В окружении четырех Y-бомбардировщиков садится одинокий имперский челнок…
Это звездолет Слоун.
В последний раз Норра видела адмирала Слоун, когда преследовала ее челнок на угнанном СИД-истребителе. Пушки СИДа сняли защитные экраны челнока, а затем нанесли смертельный прямой удар, после чего челнок взорвался, зацепив и Hoppy. К своему удивлению, Норра осталась жива.
Судя по всему, Слоун тоже.
Неимоверным усилием воли Норра удерживает себя от того, чтобы выбежать из квартиры, прыгнуть в кабину первого подвернувшегося корабля и довершить начатое на орбите Акивы — уничтожить Слоун.
Но она не двигается с места, вся дрожа и медленно закипая от злости. Взгляд ее устремлен то в окно, то на высокое зеркало, в котором Норра видит собственное отражение, облаченное во флотскую форму. Она даже не знала, что у Новой Республики есть флотская форма. Она чем-то напоминает повстанческие летные костюмы, но смотрится куда формальнее и чопорнее. Hoppe совершенно не нравится, как она выглядит. Она пыталась объяснить, что больше не служит Новой Республике, отказавшись ей подчиняться, но ей ответили, что об этом можно будет поговорить позже. Hoppe вручили собственноручно написанное Канцлером приглашение занять вместе с Брентином и Теммином место на сцене на церемонии открытия праздника в честь Дня освобождения — в качестве одной из освободительниц и жены одного из освобожденных. В конце приглашения была приписка:
«Ваш рассказ крайне важен для нас, Норра Уэксли. Его должны знать все, включая Империю. Нам повезло, что у нас есть вы. Согласны ли вы к нам присоединиться?»
Возможно, будь с ней сейчас ее сын и муж, она бы согласилась на предложение Канцлера.
Но она не знает, где они…
За ее спиной открывается дверь.
На пороге стоит Брентин. Его лицо озаряют льющиеся из окна лучи утреннего солнца, и, стоя в дверном проеме, он вдруг кажется…
На мгновение он вновь становится прежним Брентином, с по-мальчишески пухлыми щеками и умудренным взглядом. На губах играет кривая улыбка, руки в карманах.
— Привет, — говорит она тише, чем хотела.
— Привет, — отвечает он.
Внезапно солнце скрывается за облаком, в комнату вползает тень — и прежний Брентин исчезает, превратившись в нынешнего — исхудавшего, с запавшими глазами, кривая улыбка сменяется прямой темной линией губ.
— Я опоздал, — говорит он. Так оно и есть.
— Да, опоздал. Как и твой сын. Ты его не видел?
Брентин вздрагивает, лицо его подергивается туманной пеленой.
— Я… нет, не видел.
У Норры нет времени пытаться во всем разобраться, а даже если бы и было, вряд ли бы это помогло. Порой кажется, будто Брентина отделяют от нее десятки парсеков, будто он до сих пор в той тюремной капсуле. Все, что она в состоянии сделать, — достать простой белый костюм, который дал ей кто-то из подчиненных Канцлера, и помочь Брентину одеться.
На мгновение его лицо светлеет.
— Уверен, Теммин к нам присоединится.
— Наверняка в последнюю минуту.
— Он так вырос, — говорит Брентин, когда жена подает ему пару начищенных коричневых туфель. — Жаль, что я столько всего… пропустил, — добавляет он, застегивая пряжки. — Как рос мой сын, как ты вслед за мной вступила в ряды повстанцев. Боги, да даже само Восстание окончено! — Он поднимает на нее глаза, сидя на кровати, и взгляд его чист и ясен, хотя в нем и читается тревога. — Я люблю тебя, и мне жаль, что все это прошло мимо меня. Но ведь у нас все хорошо?
Не в силах издать ни звука, Норра замирает с раскрытым ртом. Подобного момента она ждала все это время — когда он хотя бы на миг станет самим собой, даст понять, что осознает все произошедшее. И вот оно — прямо перед ней, как на блюдечке, а она только и может, что таращиться, разинув рот. Сердце ее бьется, словно угодивший в сети зверь, глаза застилают слезы, которые она быстро смаргивает.
