Барон с усилием поднял себя из кресла, перенес вес на силовую подвеску.
– Прощу простить меня. Совершенно безотлагательные дела требуют моего присутствия. Стража проводит вас во дворец.
Граф тоже поднялся, поклонился:
– Разумеется, барон. Мы с нетерпением предвкушаем праздник. Я, ах-х-х-мм-м-м, никогда еще не видел праздника у Харконненов.
– Да, – сказал барон, – праздник… – Он повернулся. Стража окружила его плотным кольцом, и он вышел из ложи через свой личный выход.
Капитан стражи поклонился графу:
– Какие будут приказания, милорд?
– Мы, пожалуй, ах-х, подождем, пока разойдется, мм-м-м, толпа.
– Слушаю, милорд. – Прежде чем повернуться, охранник отступил в поклоне на три шага.
Граф Фенринг склонился к своей леди и на их тайном мычащем языке спросил:
– Ты видела, разумеется?
Она ответила, пользуясь тем же кодом:
– Мальчишка знал, что гладиатор будет одурманен. В какой-то момент он действительно испугался. Но не удивился.
– Все было подстроено, – сказал он. – Весь этот спектакль.
– Несомненно.
– И тут пахнет Хаватом.
– И еще как.
– Сегодня я требовал, чтобы барон уничтожил Хавата…
– Это была твоя ошибка, дорогой.
– Теперь я и сам это вижу.
– Похоже, довольно скоро у Харконненов может оказаться новый барон.
– Если Хават задумал именно это…
– Да, это стоит проверить, – кивнула леди Фенринг.
– Молодым легче будет управлять.
– Нам – да… после сегодняшней ночи.
– Думаю, ты не ожидаешь особых проблем и соблазнишь его без труда… моя маленькая племенная кобылка?
– Конечно, любимый. Ты же видел, какими глазами он смотрел на меня.
– Да. И теперь я понимаю, почему нам надо сохранить его гены.
– Разумеется. И нам придется установить над ним контроль. Я заложу на глубинных уровнях его подсознания необходимые кодовые фразы, с помощью которых мы сможем в нужный момент согнуть его, воздействуя на его прана и бинду-систему.
– И мы покинем планету как можно скорее. Как только, ты будешь уверена в успехе.
Ее передернуло.
– Ни минуты лишней! Я никак не хотела бы вынашивать ребенка в этом ужасном месте.
– Чего только не приходится делать во имя человечества, – вздохнул граф.
– Тебе легко говорить…
– Тем не менее и мне пришлось перебороть кое-какие старые предрассудки, – заметил граф. – Даже не старые – вечные.
– Бедненький. – Она потрепала его по щеке. – Но ты же знаешь, это – единственный надежный способ сохранить генетическую линию.
– Я прекрасно понимаю, что мы делаем и для чего, – сухо ответил он.
– Не думаю, что мы потерпим неудачу, – сказала она.
– «Вина начинается с ощущения неудачи», – напомнил граф.
– При чем здесь вина? – возразила она. – Гипнолигация
[11]
психики Фейд-Рауты, его ребенок в моем чреве – и домой.
– Этот его дядя, – пробормотал граф. – Тебе приходилось когда-либо видеть настолько искаженную душу?
– Свиреп, свиреп, – ответила она. – Но племянничек вполне может перещеголять дядюшку.
– Спасибо за это все тому же дядюшке. Подумать только, кем мог бы стать этот парнишка при другом воспитании – например, если бы его воспитывали в духе Кодекса Атрейдесов…
– Да, грустно, – согласилась она.
– Если бы можно было сохранить и юного Атрейдеса, и этого парня! Судя по всему, что я слышал о Пауле Атрейдесе, – чудесный был парнишка, великолепный результат хорошей наследственности и правильного воспитания. – Он покачал головой. – Впрочем, не стоит тратить скорбь на неудачников. Как говорится, пусть неудачник плачет.
– У Бене Гессерит есть поговорка… – начала леди Фенринг.
– У вас по любому поводу есть поговорка! – отмахнулся граф.
– Но эта тебе понравится, – пообещала она. – Вот послушай: «Не записывай человека в покойники, пока сам не увидел труп. И помни, что даже тогда можно ошибиться».
14
Во «Времени размышлений» Муад'Диб говорит нам, что по-настоящему образование его началось лишь тогда, когда он впервые столкнулся с тяготами арракийской жизни. Он учился шестовать песок, читая по шестам надвигающиеся изменения погоды; он учился понимать колючий язык ветра, иглами впивающегося в кожу; узнавал, как зудит нос от песчаной чесотки и как собирать и сохранять бесценную влагу, которую теряет тело. Когда же глаза его вобрали в себя синеву ибада, он познал суть чакобсы.
Предисловие Стилгара к книге принцессы Ирулан «Муад'Диб, Человек»
Отряд Стилгара, возвращавшийся в сиетч с двумя подобранными в пустыне беглецами, поднялся из котловины под ущербным светом Первой луны. Развевались полы бурнусов – фримены почуяли запах дома и заторопились. Серая предрассветная полоска была ярче всего над теми зубцами изломанного горизонта, которые во фрименском «календаре горизонтов» отмечали середину осени, капрок – месяц Козерога.
Подножие скального барьера было усеяно сухими листьями, принесенными ветром (тут их и собирали дети сиетча), но шаги фрименов Стилгара были неотличимы от естественных звуков ночной пустыни. Разве только изредка оступавшиеся Пауль и Джессика выдавали себя.
Пауль стер со лба запекшуюся с потом пыль. В этот миг кто-то подергал его за рукав, и он услышал шепот Чани:
– Ты что, забыл, что я тебе говорила? Капюшон надо натянуть на лоб до самых глаз! Ты теряешь влагу!
Кто-то позади шепотом призвал к молчанию:
– Пустыня слышит вас!
Где-то высоко над ними в скалах чирикнула птица.
Отряд остановился, и Пауль почувствовал повисшее в воздухе напряжение. Через камень передалось тихое постукивание – не громче, чем могли бы прозвучать прыжки мыши. И снова – короткий, тихий птичий крик.
По отряду прошло движение. Снова протопала по песку мышь, и снова чирикнула птица.
Отряд продолжал подниматься по скальной расщелине, но теперь фримены шли затаив дыхание. Это насторожило Пауля. Кроме того, он заметил, что фримены как-то странно посматривают на Чани, а та словно ушла в себя.
Теперь они ступали по скале. Шелестели полы одежд. Фримены, казалось, позволили себе слегка расслабиться, но между ними и Чани по-прежнему лежала какая-то дистанция.
Пауль шагал за казавшейся тенью фигурой, стараясь не отставать, – вверх по ступенькам, поворот, опять ступеньки, в открывшийся перед ними туннель, мимо двух дверей с влагоизоляцией и, наконец, по узкому, высеченному в желтом камне коридору, освещенному шарами плавающих ламп.
