– Войдите, – произнесла она.
Резко отбросив занавеси, Гурни Халлек ворвался в комнату. Она успела только бросить взгляд на его лицо и отметить какое-то странное выражение, – и в следующий миг Гурни оказался за ее спиной, мускулистой рукой зажал ее шею и вздернул на ноги.
– Гурни, что ты делаешь, сумасшедший?! – вскрикнула она.
В следующий миг она ощутила, как к спине прикоснулось острие ножа. Это прикосновение холодом обожгло ее – она осознала, что Гурни действительно готов ее убить. Но почему?! Она искала хоть какую-нибудь причину – такие, как Гурни, не предают. Но в намерениях его сомневаться не приходилось. Разум лихорадочно заработал, ей противостоял противник, одолеть которого было трудно. Опытный убийца, знающий о Голосе и умеющий ему сопротивляться, знающий все боевые приемы, хитрости и уловки. Мастер убийств. Орудие, которое она сама помогала оттачивать изощренными приемами Бене Гессерит.
– Что, ведьма, думала, что отделалась от нас, а? Ускользнула?.. – прорычал Гурни…
Она не успела еще понять, о чем он, как занавеси вновь разошлись, и появился Пауль.
– Вот и он, ма… – Увидев, что происходит, Пауль замолк.
– Стойте на месте, милорд! – велел Гурни.
– Какого… – Пауль не смог даже договорить, только головой потряс.
Джессика попыталась сказать что-то, но рука лишь сильнее сжала ее горло.
– А ты, ведьма, будешь говорить, когда я тебе позволю! – рявкнул Гурни. – Причем ты только одно скажешь – чтобы твой сын слышал. И поверь, я вгоню этот нож в твое сердце, если замечу малейшее сопротивление… Итак, пусть твой голос остается ровным и монотонным. Не напрягай мышцы. Веди себя очень осторожно, если хочешь выиграть еще несколько мгновений жизни… а можешь мне поверить, у тебя остались именно секунды…
Пауль шагнул вперед:
– Гурни, старик, да что это тебе…
– Стойте на месте! – оборвал его Халлек. – Еще шаг – и она мертва!
Рука Пауля скользнула к рукояти ножа. Тихим голосом, в котором звучала смерть, он проговорил:
– Лучше тебе объясниться, Гурни.
– Я поклялся убить того, кто предал твоего отца! – Гурни яростно выплевывал слова. – Как вы… как ты думаешь – мог я забыть о человеке, который спас меня из харконненских подземелий, – дал мне свободу, жизнь и честь?! Который дал мне свою дружбу – самое дорогое из всего?! И вот предательница – под моим ножом, и никто не помешает мне…
– Гурни, сильнее ошибиться ты не мог, – покачал головой Пауль.
А Джессика подумала: Так вот в чем дело! Какая чудовищная ирония судьбы!
– Ошибаюсь?! – взвыл Гурни. – Ну так пусть она сама скажет! И не забывает при этом, что я давал взятки, шпионил, обманывал – и все ради того, чтобы подтвердить это обвинение! Я даже купил – за семуту – капитана баронской охраны, и значительную часть этой истории я знаю от него!
Все-таки его захват чуточку ослаб. Но раньше, чем Джессика сумела что-то сказать, Халлеку ответил Пауль:
– Предатель – Юйэ. Это точно, Гурни. Свидетельства тому исчерпывающи и неоспоримы. То был Юйэ. Не важно, почему ты заподозрил мою мать – а это, повторяю, не более чем пустое подозрение. Но если ты причинишь ей зло… – Пауль вытянул крис из ножен, выставил его перед собой, – … тогда я убью тебя.
– Юйэ был кондиционированным медиком, допущенным к работе в правящем Доме, – яростно возразил Гурни. – Как же он мог предать?!
– Я знаю способ преодолеть кондиционирование, – ответил Пауль.
– А доказательства?!
– Здесь у меня их нет. Они – в сиетче Табр, это далеко к югу отсюда, но если…
– Это трюк! – прорычал Гурни, и его рука с новой силой сжалась на горле Джессики.
– Не трюк и не обман, Гурни, – ответил Пауль, и такая печаль прозвучала в его голосе, что у Джессики сжалось сердце.
– Но я сам видел сообщение, перехваченное у харконненского агента! – воскликнул Гурни. – И там определенно говорилось о…
– И я его видел, – перебил Пауль. – Отец показал его мне и объяснил, почему он был уверен в том, что это не более чем харконненская уловка, цель которой – заставить герцога подозревать любимую женщину.
– А! – выдохнул Гурни. – Но ты не…
– Замолчи, – велел Пауль – и в спокойной монотонности его голоса прозвучала большая сила приказа, чем Джессике когда-либо приходилось слышать.
Он овладел Великим контролем, подумала Джессика. Рука Гурни на ее шее задрожала. Неуверенно шевельнулся нож за ее спиной…
– Да, ты подкупал, шпионил и обманывал; но вот чего ты не делал – так это не слышал, как рыдала ночами моя мать, потеряв своего герцога. Ты не видел, каким огнем горят ее глаза, когда она говорит о смерти для Харконненов.
Так он слушал тогда! – Глаза Джессики застилали слезы.
– Чего ты не сделал, – продолжал Пауль, – так это не вспомнил ни разу уроки, полученные тобой в харконненских темницах и казармах для рабов. И ты еще с такой гордостью говорил о дружбе с моим отцом! Да разве не понял ты разницу между Атрейдесами и Харконненами – не понял настолько, что до их пор не научился узнавать харконненские уловки по одному их зловонию? Или не усвоил ты, что Атрейдесы платят за верность любовью, а харконненская монета – ненависть? Как же ты не сумел понять, в чем самая суть этого предательства?!
– Н-но… а Юйэ?.. – пробормотал Гурни.
– Доказательство, о котором я упомянул, – это собственноручно написанное Юйэ письмо, где он признается в совершенном предательстве, – ответил Пауль. – Клянусь тебе в том моей любовью к тебе – любовью, которую я буду питать, даже если придется убить тебя и ты ляжешь здесь, на полу, мертвым.
Слушая сына, Джессика чувствовала восхищение – какая собранность, какая проницательность разума!..
– У отца, было настоящее чутье на верных друзей, – продолжал Пауль. – Не всякому давал он свою любовь, но при этом не ошибся ни разу. А слабость его была в недопонимании природы ненависти: он считал, что тот, кто ненавидит Харконненов, не сможет его предать… – Пауль взглянул на мать. – Она знает это. Я передал ей слова отца, его завещание… он велел сказать, что всегда верил ей и ни на миг в ней не усомнился.
Джессика почувствовала, что теряет контроль над собой, и прикусила губу, стараясь справиться с эмоциями. По напряженно-формальному тону сына она поняла, чего стоили ему эти слова. Ей захотелось подбежать к нему, прижать его голову к груди… чего она никогда не делала. Но рука, обвившаяся вокруг ее шеи, перестала дрожать, а острие ножа вновь неподвижно уперлось ей в спину.
– Один из самых ужасных моментов в жизни ребенка, – сказал Пауль, – это миг потрясения – миг, когда он понимает, что между его отцом и матерью существуют отношения, внутрь которых ему доступа нет. Он никогда не сможет разделить с ними эту любовь. Это потеря. Это – первое осознание факта, что мир – это не ты, а то, что окружает тебя, и что ты одинок в нем. Ты сознаешь, что это правда, и не можешь уйти от нее. Я слышал, как отец говорил о матери. Она – не предатель, Гурни, и не может быть им.
