– Эта планета – Арракис – в самом деле так ужасна?
– Там достаточно скверно, но нельзя сказать, что уж совсем безнадежно. Миссионария Протектива неплохо на ней поработала и смягчила нравы ее обитателей… в какой-то степени. – Преподобная Мать тяжело поднялась, расправила складку облачения. – Позови сюда мальчика. Я скоро должна уходить.
– Должна? Уже?
Голос старой женщины стал мягче:
– Джессика, девочка… как бы я хотела поменяться с тобой и принять все твои испытания на себя! Но у каждой из нас – свой путь.
– Я знаю.
– Ты дорога мне, как любая из моих дочерей… но долг есть долг.
– Я понимаю… долг. Необходимость…
– Мы обе знаем, что и почему ты сделала. Но я хочу тебе сказать – я желаю тебе добра, Джессика! – что у твоего сына мало шансов стать Тем, кого ждет Бене Гессерит. Не обольщай себя чрезмерной надеждой…
Джессика сердито смахнула слезинку.
– Снова ты делаешь из меня маленькую девочку – заставляешь повторять мой первый урок: «Человек не должен покоряться животному», – выдавила Джессика и вздрогнула от рыдания без слез. – Я была так одинока.
– Надо бы сделать это одним из наших тестов, – сказала старуха. – Настоящие люди почти всегда одиноки. А теперь позови сына. Ему сегодня выпал тяжелый и страшный день. Но у него было время подумать и вспомнить, а я должна спросить его про эти сны…
Джессика кивнула, подошла к дверям Зала Медитаций:
– Пауль, зайди.
Пауль не спеша вошел в комнату с упрямым выражением на лице, взглянул на мать как на совершенно незнакомого человека. На Преподобную он посмотрел с некоторой опаской, но на этот раз кивнул ей уже как равной. Мать закрыла за ним дверь.
– Ну, молодой человек, – проговорила старуха, – вернемся к твоим снам.
– Что ты хочешь знать?
– Ты видишь сны каждую ночь?
– Не каждую – если говорить о снах, которые стоят того, чтобы их запомнить. Я могу запомнить любой сон, но некоторые стоят этого, а другие – нет.
– А откуда ты знаешь, какой сон ты видел – пустой иди достойный запоминания?
– Просто – знаю.
Старуха быстро взглянула на Джессику, потом опять обратилась к Паулю:
– А какой сон ты видел этой ночью? Его стоило запомнить?
– Да. – Пауль прикрыл глаза. – Мне снились пещера… и вода… и девочка, очень худая, с огромными глазами.
Глаза – такие… сплошь синие, совсем без белизны. Я говорю с ней о тебе… рассказываю ей, как встречался с Преподобной Матерью на Каладане… – Пауль открыл глаза.
– То, что ты рассказывал этой девушке обо мне… сегодня это сбылось?
Пауль подумал.
– Да. Я сказал ей, что ты отметила меня печатью необычности.
– Печатью необычности, – беззвучно прошептала старуха и вновь бросила короткий взгляд на Джессику. – Ответь мне правду, Пауль: часто ли сбываются твои сны в точности так, как ты их видел?
– Да. И эта девочка мне уже снилась раньше.
– Вот как? Ты ее знаешь?
– Узнаю. Когда-нибудь мы встретимся.
– Расскажи мне о ней.
Пауль снова закрыл глаза.
– Мы в каком-то маленьком укрытии в скалах. Уже почти ночь, но очень жарко, и через просветы в скалах виден песок. Мы… чего-то ждем… я должен куда-то пойти, с кем-то встретиться… Она боится, но пытается не показывать мне свой страх, а я волнуюсь. Она говорит: «Расскажи мне о водах твоей родной планеты, Усул». – Пауль открыл глаза. – Правда, странно? Моя родная планета – Каладан, про планету Усул я даже не слыхал никогда.
– Это все? Или ты видел еще что-нибудь?
– Видел. Но… может быть, это она меня называла – Усул? – проговорил Пауль. – Мне это только сейчас пришло в голову.
Он снова опустил веки.
– Девочка просит меня рассказать ей о водах – о морях… Я беру ее за руку и говорю, что прочитаю ей стихи. И я читаю ей стихи, только мне приходится объяснять ей некоторые слова – «берег», «прибой», «морская трава», «чайки»…
– Что это за стихи? – спросила Преподобная Мать. Пауль открыл глаза.
– Просто одно из сочинений Гурни Халлека. Тональный стих, «Песня настроения для грустного времени».
Джессика, стоя за спиной Пауля, начала негромко декламировать:
Я помню дым соленый костра на берегу,
И тени – под соснами тени –
Недвижные, чистые, ясные.
И чайки сели на краю воды –
Белые на зеленом.
И ветер прилетел сквозь сосны к нам,
Чтоб тени раскачать под ними;
И чайки крылья распахнули,
Взлетают
И наполняют криком воздух,
И слышу ветер я,
Летающий над пляжем,
И шум прибоя,
И вижу я, что наш костер
Спалил траву морскую.
– Это самое, – подтвердил Пауль.
Старуха некоторое время молча смотрела на Пауля, потом сказала:
– Я, как Проктор Бене Гессерит, ищу Квисатц Хадераха – мужчину, который мог бы стать одним из нас. Твоя мать полагает, что ты можешь оказаться им; но она смотрит глазами матери. Такую возможность, впрочем, вижу и я; возможность – но не более.
Она замолчала. Пауль понял, что она ждет, чтобы он что-то сказал, но тоже молчал – хотел, чтобы она продолжила. Наконец старуха произнесла:
– Как хочешь… Что ж, что-то в тебе есть наверняка.
– Можно мне теперь уйти? – спросил он.
– Разве ты не хочешь послушать, что Преподобная Мать может рассказать тебе о Квисатц Хадерахе? – спросила Джессика.
– Она уже сказала, что все, кто пытался стать им, погибли.
– Но я могла бы помочь тебе кое-какими намеками относительно того, почему их постигла неудача, – сказала Преподобная Мать.
«Она говорит – намеки, – подумал Пауль. – На самом деле она ничего толком не знает об этом».
– Я слушаю, – сказал он. – Намекни.
– И быть проклятой? – Она криво усмехнулась – маска из морщин… – Хорошо же… Итак: «Кто умеет подчиниться – тот правит».
Пауль изумился: она говорила о таких элементарных вещах, как «напряжение внутри значения»… Она что, думает, что мать его вообще ничему не учила?
– Это и есть твой намек? – спросил он.
– Мы здесь не затем, чтобы играть словами и их значениями, – сказала старуха. – Ива покоряется ветру и растет, растет до тех пор, пока не вырастает вокруг нее целая роща ив – стена на пути ветра. Это – предназначение ивы и ее цель.
Пауль взглянул в лицо Преподобной. Она сказала «предназначение» – и это слово словно ударило его, напомнив о таинственном и пугающем предназначении… Неожиданно он рассердился: глупая старая ведьма, важно изрекающая банальности!..
