– Все к столу!
Рита и Сергей накинулись на еду – разогретые кусочки шашлыка с кетчупом и овощи-гриль. Катя, ни на кого не глядя, молча жевала огурец. Когда тарелки опустели, Дмитрий показал Ивашову и его спутнице просторную комнату с двумя кроватями:
– Располагайтесь. Здесь вас никто не потревожит.
Несмотря на то, что часы показывали только восемь и на улице было светло, Рита заснула, как только добралась до постели. Сергей же долго ворочался на мягком матрасе. Болели натруженные ноги, в голове роились разные мысли, не дававшие сомкнуть глаз. Он слышал, как хозяин со своей девушкой разговаривали сначала шепотом, словно шелестели в гостиной, потом повысили голос. Ивашов встал и подошел к двери, приложив к ней ухо.
– Что он рассказал тебе? – голос Кати срывался на визг. – Почему они скитаются без денег и вещей? Если их ограбили, почему он не поделился этим сразу?
– Они попали в неприятную историю, – пытался объяснить Дмитрий. – Их преследуют, и ребятам пришлось бросить машину с вещами.
– Кто преследует? Полиция? – продолжала визжать подруга. – Если полиция, то наш долг как граждан заявить о них. Сделать это нужно прямо сейчас!
– Ты не сделаешь этого! – послышались звуки борьбы, и Ивашов понял, что Дмитрий отобрал у нее телефон.
– Еще как сделаю, – заявила Катя. – Я пойду в полицию, и ты не удержишь меня.
– Тогда между нами все кончено, – оборвал ее приятель. – Сегодня я не выпущу тебя, а завтра мы выйдем отсюда все вместе, и катись куда хочешь. Но если ты пойдешь и накапаешь на моих гостей, забудь сюда дорогу.
– Ну ты и идиот, Димка! – с чувством выкрикнула Катя. – Самый настоящий идиот. Да пропади ты пропадом со своими гостями! Хочешь, чтобы они ограбили тебя, – пусть так и будет, а я умываю руки.
– Вот и умница, – ободрил ее парень, и вскоре в гостиной затихли. Ивашов лег на кровать и уже начал дремать, когда в дверь его комнаты тихо постучали. Послышался скрип, и в комнату заглянул хозяин.
– Это я, не бойся, – прошептал он. – Выйди, пожалуйста, надо поговорить.
Они вышли на кухню, и Дмитрий, достав пачку сигарет, предложил ее адвокату, но тот отрицательно замотал головой:
– Не курю.
– А я закурю, пожалуй, хотя неделю назад бросил. – Парень чиркнул зажигалкой и выпустил колечко дыма. – Катька моя как с цепи сорвалась. Вообще-то она хорошая, я тебе говорил. Беспокоится за меня.
– Я все слышал, – ответил Ивашов. – Что ж, ее можно понять. Подобрать кого-то в лесу, притащить домой – в наше время это действительно опасно.
– Ты не кто-то, – Дмитрий снова выпустил дым. – Я достаточно взрослый и умею отличать плохое от хорошего. И я поверил тебе, поэтому пригласил в свой дом. Но Катя… Я не удивлюсь, если завтра утром она отправится в полицию.
– Если ты дашь мне денег, мы уйдем сейчас же, чтобы не подставлять тебя, – заверил его Ивашов. – Симферополь – большой город, и мы найдем где переночевать, а завтра купим билеты на автобус и поедем в Бахчисарай.
Дмитрий покачал головой и кинул сигарету в пепельницу:
– Нет, я обещал вас отвезти, и я это сделаю.
– Если Катя сообщит в полицию утром, она перехватит тебя раньше, чем мы доберемся до менгира, – предположил Сергей. Дмитрий пожал широкими мускулистыми плечами:
– Все же надеюсь, что она этого не сделает. Катя любит меня и дорожит нашими отношениями.
– Ради тебя она это и может сделать, – задумчиво проговорил Ивашов.
– Давай думать о хорошем, – парень зевнул, потянулся: – Пойдем спать. Ни о чем не думай. Я прослежу за своей девушкой.
Глава 27
Одесса, 1965
Ювелир Гелий Борисович Цуман очень удивился, когда участковый Окоемов попросил его проследовать за ним в РОВД, однако не стал возражать, надел дорогое пальто с меховым песцовым воротником, купленное на толкучке, и гордо прошествовал за Николаем. Увидев старый белый «запорожец», он фыркнул, как норовистая лошадь, и с неудовольствием потянул воздух длинным хрящеватым носом.
– Это, я так полагаю, моя карета? Могли бы прислать что-нибудь получше.
Николай вежливо улыбнулся:
– Да уж какая есть. Милиции далеко до золотых дел мастеров. Хотя я до сих пор не совсем понимаю, откуда вы берете деньги.
– Это намек? – Цуман затряс головой на тонкой жилистой шее, замотанной кашне.
– Да что вы! – Окоемов нажал педаль газа, и «Запорожец», на радость хозяину, взвился и побежал по дороге, как ухоженный жеребец.
– И все же не могу сдержать своего любопытства, – Цуман достал позолоченный портсигар, будто намереваясь выудить сигарету, но передумал, наверное, решив, что курить в салоне чужой машины – все же дурной тон. – Спрошу по-одесски: шо я у вас забыл? Вы, наверное, спросите: неужели я не знаю? Таки да, не знаю.
– Все узнаете, – Николай даже не повернулся в его сторону. – И узнаете в скором времени. Мы уже подъезжаем к отделу.
Цуман нахохлился, как хищная птица, и больше не проронил ни слова. Когда машина остановилась у входа, он с достоинством вышел из «Запорожца» и поправил на голове мягкую фетровую шляпу:
– Сюда?
Окоемов кивнул. Цуман был противен ему до мозга костей: такой сытый холеный буржуй, удивлявшийся, почему их, настоящих жуликов, милиция таки считает за настоящих жуликов. У дверей капитан демонстративно отодвинул ювелира, будто собираясь показать ему дорогу, и заметил недобрую гримасу на худом носатом лице.
– Вам в кабинет следователя. – Краем глаза участковый заметил, как Цуман, видимо, чертыхнувшись про себя, проследовал за ним. Не желая быть совсем уж невежливым, Окоемов, остановившись у двери кабинета Ганина, галантно распахнул дверь:
– Прошу!
За столом следователя сидел не Виталий, а Геннадий Беспальцев. Ганин стоял у окна, покуривая и стряхивая пепел в жестяную банку из-под шпрот.
– Вы Гелий Борисович Цуман?
Ювелир отметил про себя, что его, вероятно, ждали. Он приподнял шляпу:
– Да, это я. Знаете, всю дорогу до вашего отдела гадал, зачем меня сюда привезли.
– Разумеется, вам все объяснят. – Беспальцев подумал, что Цуман явно нервничает. Длинные тонкие пальцы отбивали на коленях барабанную дробь. Геннадий кинул перед ним фотографию Фисуна:
– Вам знаком этот человек?
– Жора? – Черные лохматые брови полезли вверх, однако напряжение не спало: пальцы по-прежнему атаковали колено. – Фисун? Разумеется, знаком. – Ювелир откинулся на спинку стула. – А вы думали, я буду это отрицать? Глупо, мы учились в одном классе.
