Мы быстро собрали необходимую сумму и разошлись: кто-то бросился к лэптопу, чтобы быстренько написать и отослать репортаж; кто-то вызвался помочь мистеру Куфаджи с уборкой; а некоторые легли спать и уснули крепким сном людей, которым чудом удалось остаться в живых. Я чувствовал себя слишком измотанным для всех вышеперечисленных действий, так что поднялся на крышу и позвонил Олив в Нью-Йорк. Ее секретарь записала сообщение: гостиница «Сафир» в Багдаде сильно пострадала от взрыва автомобиля, но никто из журналистов не погиб. Я попросил ее связаться с Холли в Лондоне и передать, что со мной все в порядке. А потом просто сидел на крыше, слушая далекую стрельбу, гул генераторов и автомобильных двигателей, крики, лай, визг тормозов, обрывки музыки и снова выстрелы: багдадскую симфонию. Над бурым городом слабо мерцали бледные звезды и сияла желтушная луна. На крышу поднялись Биг-Мак и Винсент Агриппа позвонить по спутниковой связи. Телефон Винсента не работал, и я дал ему свой. Биг-Мак вручил нам сигары – отпраздновать спасение от смерти, а Винсент где-то раздобыл бутылку вина. Под воздействием кубинского табачного листа и луарских гроздьев я признался, что был бы трупом, если бы не кот. Винсент, как настоящий католик, тут же заявил, что кот был посланцем Божьим.
– Не знаю, кем был кот, – заметил Биг-Мак, – но ты, Брубек, везучий сукин сын!
Потом я послал эсэмэску Насеру – сказать, что я жив.
Сообщение не прошло.
Тогда я послал эсэмэску Азизу и попросил его передать Насеру, что со мной все в порядке.
Но сообщение тоже не прошло.
Я послал эсэмэску Биг-Маку, чтобы проверить, работает ли сеть.
Сеть работала. И я похолодел от ужасной мысли.
Самый страшный час в нашей с Холли родительской биографии уже превращается в забавную побасенку, обрастает апокрифическими подробностями и комическими интерлюдиями. Как я сообщил ликующей толпе в вестибюле, мне якобы случайно пришла в голову мысль, что в поисках бабушки с дедушкой Ифа могла подняться не на один, а на два лестничных пролета, поэтому я упросил горничную открыть все возможные номера и в третьем по счету отыскал нашу пропажу. По счастью, все так обрадовались, что не стали внимательно вслушиваться в мою легенду, хотя Остин Уэббер возмущался нарушениями техники безопасности и твердил, что двери с автоматическими запорами следует запретить. Полин Уэббер заявила: «Надо же, Эд, как тебе повезло! Кто знает, сколько бы Ифа, бедняжка, там просидела! Просто подумать страшно!», и я был с ней полностью согласен. Повезло. Я, правда, не стал говорить, в каком именно номере нашел Ифу: этот сюжет из «Секретных материалов» затмил бы героев дня – молодоженов, а Шерон и Питер этого не заслуживали. Именно поэтому лишь двадцать минут назад, на балконе нашего номера, выходящего на ночной пирс, я рассказал Холли полную версию случившегося. Как обычно, я понятия не имел, что она об этом думает. «Я схожу в душ», – сказала она.
Ифа уже в постели, вместе с песцом Снежком.
Внизу проезжает колонна мотоциклистов.
Мы разговариваем целую вечность. Теперь нам это в новинку. Холли лежит рядом, положив голову мне на плечо и прижимаясь бедром к моему животу. Даже без секса нас связывает близость, почти забытая.
– В этот раз было как-то иначе, – объясняет Холли. – Не так, как раньше, когда я просто знала, что произойдет. Вроде как предвидела.
– А сейчас что? Радиолюди вернулись?
Она долго молчит.
– Нет. Сегодня было такое ощущение, словно я – одна из радиолюдей.
– То есть ты передавала чужие мысли?
– Ох, трудно объяснить. Вообще-то, жутковато так отключаться… Как будто сознание присутствует в теле и одновременно находится вне его. Да и стыдно как-то, приходишь в себя, а все собрались вокруг, будто скорбящие родственники у смертного одра героини викторианского романа. Бог знает, что Уэбберы обо всем этом подумали.
Паранормальные способности Холли я всегда воспринимал метафорически, как некое преувеличение, но сегодня они помогли нам отыскать дочь. Мой агностицизм сокрушен. Я целую Холли в макушку:
– Напиши об этом книгу, любимая. Это очень интересно.
– Ой, да кому нужны мои дурацкие измышления?!
– Зря ты это. Людям очень хочется верить, что в мире существует нечто большее, чем…
Крики из увеселительного парка на пирсе пролетают над тихим морем, врываются в приоткрытое окно.
– Холли. – Я понимаю, что сейчас расскажу ей все. – В Багдаде погибли мой фиксер Насер и мой фотограф Азиз Аль-Карбалаи. На прошлой неделе. У входа в гостиницу «Сафир», при взрыве заминированного автомобиля. Их убили из-за меня.
Холли садится в постели:
– Как это?
Холли подтягивает колени к груди:
– И почему ты до сих пор молчал?
Я утираю глаза простыней:
– Не хотел омрачать свадьбу Шерон.
– Это же твои коллеги. Твои друзья. Вот представь, что Гвин умерла, а я б тебе ни слова не сказала и целую неделю отмалчивалась. Похороны были?
– Да, похоронили… останки. А я даже на похороны не мог пойти, слишком опасно. – В гостиничном коридоре звучит пьяный смех. Я умолкаю, жду, пока он не стихнет. – Ночью, в темноте, ничего не разберешь, а с восходом солнца мы и увидели… искореженные обломки машины террориста и «короллы» Насера… У входа в отель стоят такие кусты в кадках, фигурно подстриженные… Мистер Куфаджи их хранит как напоминание о цивилизованной эпохе. В общем, между этими кадками я заметил… оторванную ступню в парусиновой туфле. Ну да, в Руанде я видел вещи и похуже, да и любой солдат в Ираке сталкивается с таким по двадцать раз на дню. Но когда я узнал эту туфлю, туфлю Азиза, меня вывернуло наизнанку. – Держись, Эд, держись. – В тот день Насер записал на диктофон беседы с пациентами передвижного госпиталя недалеко от Фаллуджи и утром, как раз неделю назад, собирался приехать ко мне, помочь их расшифровать. А диктофон отдал для пущей сохранности. Мы попрощались. Я вошел в гостиницу. У Насера в машине зажигание то и дело барахлило, так что, возможно, Азиз вылез, чтобы подтолкнуть «короллу» или присоединить провод вспомогательного запуска. Террорист хотел прорваться в вестибюль, надеялся обрушить всю гостиницу. Может, ему это и удалось бы, взрыв был мощный, но заминированный автомобиль врезался в «короллу» и… – Да держись же ты! – О господи, у меня из носа слезы текут! Слушай, а чисто анатомически такое возможно? Ну и вот… дочери Насера остались без отца, потому что он отвез меня в гостиницу для иностранцев позже обычного, как раз в то время дня, когда любят устраивать теракты.
Из соседнего номера доносятся звуки голливудских космических битв.
Холли касается моей руки:
– Все не так просто, ты же знаешь. Ты сам мне об этом говорил, когда я винила себя за Джеко.
Ифа вздыхает во сне, будто забытая губная гармоника.
– Ну да, конечно, во всем виноваты одиннадцатое сентября, Буш с Блэром, воинствующий ислам, оккупация, выбор профессии, Олив Сан и ее «Подзорная труба», раздолбанная «королла», которая не желала заводиться, трагическое совпадение, и… ох, да там миллион всевозможных причин – но еще и я. Оба работали на Эда Брубека! Насеру надо было содержать семью. Они с Азизом оказались там из-за меня… – Я задыхаюсь, умолкаю, пробую успокоиться. – Для меня работа – наркотик. Когда я не работаю, жизнь кажется серой и скучной. То, на что намекал вчера Брендан, – чистая правда. Правда и ничего, кроме правды. Я… меня тянет в зону военных действий. И я не знаю, что с этим делать.
