Человек в черном слегка поклонился:
– Хорошо сказано. Я имел в виду лишь то, что с твоей стороны не слишком разумно туда возвращаться. Слишком много мы тут натворили, и многие нас видели. Лесные люди, марена-димура, не спускают с дороги глаз. Всех свидетелей не выследить. Тебе проще было бы исчезнуть.
Бальфур вытащил клинок из ножен еще на фут. Рико, не вполне понимая, что происходит, переместился на позицию, с которой мог бы напасть сбоку. Худой осторожно поднял руки:
– Нет-нет. Как ты и сказал, мы должны доверять друг другу. Заботиться друг о друге. Иначе как мы смогли бы убедить других в справедливости нашего дела?
Бальфур кивнул, но нисколько не расслабился. Насмешник слушал и наблюдал из-под полуприкрытых век. Сердце его билось словно молот. Что за кошмар с ним приключился? И почему?
– Рико, – сказал незнакомец, – возьми. Это золото. – Он протянул ему мешочек.
Одноглазый посмотрел на Бальфура, взял мешочек и заглянул внутрь:
– Он говорит правду. Около тридцати монет. Итаскийские, из Ива-Сколовды.
– Должно хватить, пока все не начнется по-настоящему и ты не сможешь безопасно вернуться, – сказал человек в маске.
Бальфур убрал оружие в ножны:
– Ладно. Я знаю место, где никто нас не найдет. Где никому даже в голову не придет нас искать. С ним тебе помощь нужна? – Он толкнул носком сапога Насмешника.
Толстяк почувствовал неприятную улыбку за отвратительной маской.
– С ним? С этой жабой? Нет. Лучше уходите, пока не узнали его друзья.
– Рико, идем.
Когда Бальфур и Рико исчезли, высокий задумчиво остановился над Насмешником. Тот, будучи Насмешником, не мог не оказать сопротивление, хотя с самого начала понимал, что все его усилия тщетны. Он дал худому пинка.
Незнакомец с легкостью отдернул ногу, протянул руку, дотронулся до него…
Мир Насмешника сжался до светящейся искорки, которая на мгновение вспыхнула и вскоре погасла. А потом его окружила бездонная чернота, и понятие времени утратило всякий смысл.
4
Весна 1011 г. от О. И. И
Намеки
Рагнарсон слез с коня и перебросил поводья через низкую ветку.
– Почему бы вам ко мне не присоединиться, парни? – спросил он, усаживаясь под дубом. Холодный ветер шумел в листве деревьев леса Гудбрандсдаль, в королевском заповеднике, за западной границей округа Воргреберг. – Подходящее место для отдыха.
Прищурившись, он смотрел на солнце, пробивавшееся сквозь танцующие просветы в ветвях. Турран, Вальтер, Черный Клык, Драконобой и секретарь Рагнарсона, ученый из Хеллин-Даймиеля, по имени Дерель Пратаксис, тоже спешились. Вальтер улегся на живот в свежей траве, жуя стебелек. Молочный брат Рагнарсона, Черный Клык, несколько секунд спустя уже храпел.
Все началось как охота на кабана. Загонщики были уже в лесу, пытаясь спугнуть дичь. Стрелки же шли по обе стороны от них, в нескольких сотнях ярдов позади. Браги, однако, покинул столицу лишь затем, чтобы сбежать от лавины обязанностей. И его вполне понимали.
– Иногда, – несколько минут спустя задумчиво проговорил Рагнарсон, – мне кажется, что куда лучше было много лет назад, когда беспокоиться приходилось лишь о том, как добыть еды.
Драконобой, худой крепкий брюнет, кивнул:
– Это точно. Ни о чем другом можно было не волноваться.
Рагнарсон неопределенно взмахнул рукой:
– Тут мирно и спокойно. Никто нас не отвлекает.
Драконобой распрямил ногу, толкнув Черного Клыка.
– А? Что происходит?
– О том и речь, – сказал Браги. – Что-то происходит.
Мир царил уже столь давно, что первые отзвуки событий, хотя и едва заметные, тут же вызвали у него тревогу. Товарищи тоже это почувствовали.
– Никакого желания в это лезть у меня нет, – проворчал Вальтер.
Размеренный ритм жизни в Воргреберге начал слегка спотыкаться. Беспокойство охватило всех, от жителей дворца до обитателей трущоб, и у него имелась по крайней мере одна общеизвестная причина – недомогание королевы. Но Браги никому ничего не говорил, даже брату.
– Что-то происходит, – настаивал Рагнарсон.
Пратаксис бросил взгляд в его сторону, едва заметно покачал головой и вернулся к записям. Ученые из Хеллин-Даймиеля соглашались на подобную работу, так как та давала им возможность получать из первых рук информацию для исследований. Пратаксис был историком Малых королевств. Он вел подробные записи обо всех событиях, происходивших вокруг человека, у которого служил. Вернувшись в Ребсамен, он намеревался написать авторитетную монографию по истории Кавелина времен правления Рагнарсона.
– Что-то, несомненно, назревает, – продолжал Браги. – Тихо! Погодите.
Он жестом дал им знак замолчать. Один за другим они поняли, в чем дело. На них подошел посмотреть отважный бурундук. Шло время. Не видя никакой опасности, зверек подходил все ближе, потом еще ближе.
Пятеро закаленных солдат, ветераны самых мрачных и кровавых войн, каких только знал мир, задумчиво смотрели на зверька. А Пратаксис наблюдал за ними. Перо его быстро бегало по бумаге, отмечая, что они находят удовольствие в простых вещах, в естественной красоте творения. Во дворце они подобных черт характера не проявляли – дворец был жестокой сценой, не позволявшей актерам даже на мгновение отклониться от своих ролей.
Бурундуку в конце концов наскучило, и он побежал дальше.
– Если переселение душ и в самом деле существует, я не имел бы ничего против того, чтобы в следующий раз стать бурундуком, – заметил Турран. – Естественно, если бы не было сов, лис, соколов и прочих.
– Хищники всегда будут, – ответил Черный Клык. – Что касается меня, положение на вершине меня вполне устраивает. Мы, двуногие, – номер один. Никто нас не убивает, за исключением нас самих.
– Хаакен, с каких это пор ты стал философом? – спросил Браги.
Его молочный брат был молчалив и флегматичен, а главное – на него всегда можно было положиться.
– Философом? Не нужно быть гением, чтобы понять: будучи людьми, мы стоим на первом месте. Всегда можно собрать отряд, чтобы справиться с любым созданием, доставляющим тебе хлопоты. Как так случилось, что в этих краях больше нет львов или волков? Все ушли на это время года в Ипопотам?
– Друг мой, – заявил Пратаксис, – хоть ты и оголил свою мысль до костей, она все равно остается философской.
Черный Клык исподлобья взглянул на ученого – не издевается ли тот над ним? Он был старым солдатом, и нелюбовь к интеллектуалам составляла предмет его гордости.
