Насмешник всегда пребывал во власти химер, чувствуя себя как дома в любых условиях. В душе он был словно камень, за который сам же и цеплялся, как за якорь. То, что видели другие, было лишь защитной окраской. В любой среде, где требовалось быть лишь самим собой, он наверняка чувствовал себя страшно уязвимым. Отсутствие непосредственной угрозы, после того как за всю жизнь привык к ее постоянному соседству, могло довести некоторых до грани срыва.
Рагнарсон не умел проникать за чужие фасады – от подобного ему становилось не по себе. Фыркнув, он осушил пинту теплого пива. К дьяволу! Что было, то было. Что будет, то будет.
Раздался пронзительный крик. От неожиданности Рагнарсон закашлялся, расплескав пиво. Утерев слезы, он увидел вышагивающего перед ним большого филина. Он уже видел его раньше – птица служила посланцем Зиндаджиры Молчаливого, куда менее приятного в общении чародея, нежели Визигодред, на которого работал Марко.
– Опустошение и отчаяние! – простонал Насмешник. – Поздравления из бездны. Возможно, из нашего пернатого собеседника следовало бы приготовить совиное рагу, а то, что привязано к его лапке, пустить на растопку.
– Карлик бы сейчас весьма пригодился, – сказал Рагнарсон.
На письмо не обратили никакого внимания.
– С чего бы?
– Он умеет разговаривать с совами. На их языке.
– Чушь собачья.
– Спорим на шиллинг?
– Неужели такой скупец, как я, к тому же бедный почти до грани нищеты, может пойти на спор с моим другом Медведем, который печально знаменит тем, что спорит, лишь когда уверен, что выиграет? Возьми письмо.
– Почему бы тебе этого не сделать?
– Я всего лишь скромный крестьянин, грамоты не знаю – и давно отказался от всяких авантюр. Какой мне интерес?
– А мне какой?
– Давай тогда зарежем сову.
– Не слишком удачная мысль. Зиндаджира сам сделает из нас рагу. Не тратя времени на то, чтобы предварительно зарезать.
– Чему быть, того не миновать… Кыш отсюда! – крикнул Насмешник.
Филин подпрыгнул, но улетать не собирался.
– Дай ему пива, – сказал Рагнарсон.
– Чего?
– Почему бы не проявить гостеприимство?
Сам он выпил уже чересчур много, и в нем проснулось детское чувство юмора. Ему вспомнилась старая пословица: «Пьяный как ухающая сова», и смысл ее внезапно показался весьма любопытным.
Насмешник поставил свою кружку перед птицей. Филин выпил.
– Ладно, давай посмотрим, что от нас хочет старик Черномордый. – Браги взял письмо. – Хо-хо! Не поверишь! Тут написано, что он прощает нам все долги и прегрешения… как будто таковые вообще имелись… если мы поймаем для него женщину по имени Мгла. Старая сволочь никогда не сдается. Как давно он затаил зло на Визигодреда? Это нехорошо – пытаться причинить зло мужчине с помощью его женщины.
Насмешник хмуро посмотрел на него:
– Угрозы?
– Как обычно. Ничего серьезного. Смутные намеки на нечто такое, с чем он сам боится связываться. То же самое, что и у Визигодреда.
Насмешник фыркнул:
– Трусливая крыса в подземных склепах, пещерный любитель темноты – хватит! Дай бедному старому толстому глупцу умереть спокойно. – Он все больше мрачнел, жалея себя. Из черного глаза выкатилась слеза. Он положил руку на плечо Рагнарсону. – Мать моя, много лет как покойница, часто пела прекрасную песню о бабочках и паутине. Я спою ее для тебя.
Он начал напевать, пытаясь вспомнить мелодию.
Рагнарсон нахмурился. Насмешник был сиротой, он не знал ни отца, ни матери, лишь старого бродягу, с которым путешествовал, пока не подрос в достаточной степени, чтобы сбежать. Браги слышал эту историю сотни раз. Однако, напившись, он врал больше обычного, в основном о личной жизни. Нужно было его развеселить, иначе дело могло кончиться дракой.
Филин, которому выпала роль критика, издал чудовищный вопль, взмыл в воздух и, пьяно описывая круги, полетел на восток. Насмешник послал ему вслед проклятие.
Чуть позже из дому вышла Непанта и отвела в постель угрюмых мужчин, которых не особо заботило, что принесет им будущее.
3
1002 г. от О. И. И
Длинная бронированная рука Ученика
I. Таинственное устройство, таинственный поклонник
Элана встала с постели, гадая, удалось ли Браги целым и невредимым добраться до Насмешника. Когда ждать его домой? Лес укрывал беглецов из Итаскии. Несколько банд бродило по Северной дороге. У некоторых имелись давние обиды на Браги, который серьезно относился к предоставленным ему правам, сражаясь с бандитами. Некоторые охотно бы ему отомстили.
Она подошла к сундуку с одеждой и достала шкатулку из черного дерева размером с буханку хлеба. Некий дотошный мастер потратил месяцы, вырезая на ней замысловатые узоры. Работа была столь тонкой, что их можно было даже не заметить, если бы не серебряная инкрустация. Элана не знала, что изображает резьба, – во всяком случае, ничего знакомого ей, лишь черные завитки и клубки, от которых, если долго на них смотреть, кружилась голова. На крышке были изображены ее имя и фамилия в виде изящных букв из слоновой кости, не принадлежавших ни к одному знакомому ей алфавиту. Насмешник подозревал, что это, возможно, эскалонский, язык восточной страны, столь далекой, что о ее существовании знали лишь по слухам.
Она понятия не имела, откуда взялась шкатулка. Год назад королевский курьер, возивший дипломатическую почту между Итаскией и Ива-Сколовдой, привез ее из столицы. Он получил ее от друга, который, в свою очередь, доставлял дипломатическую почту в Либианнин. А тому она досталась от торговца из Воргреберга в Малых королевствах, в руки которого попала вместе с караваном с востока. К шкатулке прилагалось неподписанное письмо с объяснениями. Почерк был Элане незнаком. Непанта считала, что письмо мог написать ее брат Турран, однажды уже подвергший испытанию честь Эланы. Браги она об этом никогда не рассказывала.
Она провела по буквам кончиком указательного пальца, и крышка откинулась. Внутри, на подстилке из лазурного шелка, лежала большая рубиновая капля. Временами, когда кому-то из членов семьи грозила опасность, камень становился молочным и в мутной белизне мерцали светящиеся отблески. Интенсивность света указывала на силу опасности. Она часто смотрела на камень, особенно когда Браги уезжал. В самом сердце рубиновой слезы всегда светилось маленькое пятнышко – полностью исключить опасность было невозможно. Сегодня, однако, мутное свечение становилось все сильнее.
– Браги! – Она схватила одежду.
Бандиты? Нужно послать кого-нибудь к Насмешнику. Нет, лучше подождать. Лучше расставить повсюду посты. Слухов никаких не было, но неприятности могли преодолеть Серебряную Ленту столь же быстро, как весенний смерч, или явиться из-за болот Дрискол или с запада. Или это мог быть настоящий смерч – камень указывал на любые опасности, не только исходившие со стороны людей.
