– Свекор-упокойник уважал вегров, – повторила она. – Говаривал часто, дескать, нация садоводов и огородников. Крестьянская нация. Вы нас-то не бойтесь. Мы вас пока не обидим.
Она аккуратно сложила вещи Авроры в большую корзину, удалилась, шурша тяжелыми юбками.
Аврора, возвратившись в свою коморку, долго лежала с пустой головой, рассматривая неровный, беленый потолок. Она пыталась осмыслить странные речи их диковатой хозяйки, припоминала рассказы Отто о России, время от времени погружаясь в странную полудрему. Отто, Отто! Зачем она так сильно любит его? Зачем со дня их первой встречи она так неотступно думает о нем? А он, уверенный в ее любви, так часто бывает холоден и отстранен. А она не умеет скрыть своих чувств, не хочет скрывать. Перед его отъездом в Россию они отпраздновали помолвку. Но будет ли свадьба?
– Вы нас не бойтесь. Мы вас пока не обидим, – одними губами, беззвучно повторила она слова хозяйки.
* * *
Вернулся Курт. Аврора узнала его по шагам, тяжелым, неуверенным. Так ступает близорукий человек, попавший в незнакомое помещение. Вот он приоткрыл дверь в ее комнатку. Аврора захлопнула глаза, притворилась спящей. Вот он смотрит на нее, громко дыша. Бедняга! Нажил в пути сильный насморк. Вот он осторожно прикрывает дверь и уходит. Аврора услышала сначала скрип кроватных пружин в соседней комнате, а через несколько минут ставший таким знакомым его храп. Вот так и ее супруг будет возвращаться домой из клиники. Газета, ужин, чашка кофе. Комфортное молчание вдвоем или неспешные разговоры о чем-то незначительном. Так пройдет пять лет, десять, пятнадцать или… Долго ли она выдержит такое?
Взрыв разорвал тишину ночи внезапно. За оконцем, среди черной ночи вспыхнула на миг и погасла алая зарница. Аврора вскочила, кинулась было к окну, но, вспомнив о возможности ранения осколками, отскочила к двери. Где-то вдали загудела сирена, послышался стрекот автомобильных двигателей. Аврора прислушалась к звукам внутри дома. За стеной Курт продолжал похрапывать. Больше она не услышала ни звука. Аврора на цыпочках вышла в горницу. В темноте белело грузное тело печи, слышались сонные вздохи. На печи спали подростки – хозяйские дети. Сама хозяйка расположилась на широкой лежанке под окном. Аврора присмотрелась. Она стояла, прижимаясь лопатками в филенчатой двери, не решаясь подойти ближе. Хозяйка, ровно дыша, неподвижно лежала на спине, до подбородка укрытая овчинным тулупом. Аврора видела ее ступни в толстых шерстяных носках, ее темную косу на цветастой наволочке. Глаза Иванны оставались закрыты, лицо спокойно. Аврора в смятении и без надежды уснуть вернулась в свою постель. Ах, как бы ей хотелось, чтобы Отто сейчас оказался рядом с ней! Как ей хотелось бы услышать его дыхание! Тогда она перестала бы бояться, тогда бы она уснула крепко, без сновидений.
Утром отменно чистое и заботливо выглаженное белье ждало ее на сундуке у изголовья. Аврора расплатилась с хозяйкой двумя упаковками немецких галет и четвертью фунта сахара. Щедрая плата! Тогда Иванна впервые улыбнулась пасмурным ликам святых, что висели в углу за правым плечом Авроры.
* * *
Из разрушенной, обезлюдевшей Полтавы выбирались с комфортом. В штабе интендантского полка доктора Кляйбера ждала счастливая весть. Оберштабс-арцт Георг Рерхен четвертые сутки дожидался их в Поставе. В распоряжении доктора Рерхена были «мерседес» и трофейная полуторка для габаритного багажа, автоматчики сопровождения с водителем и огромный запас новостей. Трясясь на промерзших ухабах, Аврора слушала разговоры о психиатрии, об удивительной, неадекватной происходящему посттравматической истерии местного населения, о последствиях длительной алкогольной абстиненции, о мстительности и коварстве русских. «Мерседес» бойко двигался по проселочным дорогам, неизменно выдерживая направление на юго-восток и на несколько миль опережая армейский грузовик, в котором тряслись ординарцы и багаж военных врачей. Майор Рерхен на переднем сиденье водил пальцем по полевой карте, отмечая их местоположение относительно пункта назначения: хутора Горькая Вода. Они проезжали маленькие городки, называемые на русском языке местечками. Гофрированные покрышки «мерседеса» шуршали по палой листве. Обнаженные ветви пирамидальных тополей и акаций осеняли соломенные кровли беленьких хат. Изредка им встречались замотанные в серые платки женщины без лиц и без возраста. И еще старики. В тулупах или ватниках, в валенках или опорках, они бросали на офицеров вермахта внимательные, опасливые взгляды, кланялись в пояс, безропотно отдавали требуемое. Аврора, сколько ни силилась, не могла узреть следов боев. Не стало слышно канонады. После третьей ночевки в тепле и покое волосы и тело ее напитались ароматами луговых трав, теплого хлеба и поздних яблок. Тогда кошмары оставили ее, и она стала забывать и беловолосую, изуродованную женщину.
* * *
Ясным осенним утром, когда воздух серебристо прозрачен и чист, а солнечные лучики играют на поверхности затянутых тонким ледком лужиц, Аврора получила весточку от Отто. Записку привез такой же, как она, фронтовой корреспондент. В сонное местечко с хищным названием Варваровка, оглушительно тарахтя мощным мотором, вкатился мотоцикл. В седле лихой водитель с нашивками ведомства партайгеноссе Геббельса на мундире, в коляске – автоматчик в форме СС, низко надвинутой на лоб каске и защитных очках. Аврора вышла к плетню. Сопровождаемая хозяйской дворнягой, она намеревалась положить в багажник «мерседеса» свой изрядно облегчившийся в пути багаж.
– Фройляйн Орбан! – закричал водитель мотоцикла. – Это можете быть только вы!
Он выскочил из седла и побежал к ней. Автоматчик неотступно следовал за ним, вертя во все стороны круглой головой. Он бдительно держал палец на спусковом крючке. Аврора за стеклами очков не видела его глаз. Ей были видны только плотно сжатые губы и твердый, напряженный подбородок.
– Откуда вы знаете меня? – спросила Аврора, косясь на эсэсмана.
– Я – Эдуард Генкель! У меня для вас записка.
– Прошу вас…
Журналист спешил к ней. Письмо Отто, запечатанное в голубой конверт, скрепленный пафосной сургучной печатью, он воздел к небесам, словно пылающий факел. Он говорил без умолку и так громко, что их хозяйка, угрюмая старуха, не снимавшая ни днем ни ночью своего клетчатого штопаного платка, высунула крючковатый нос за дверь.
– Аврора Орбан! – не унимался парень. – Я видел ваши фоторепортажи! Это шедевры! Настоящие шедевры! Зачем вам ограничиваться провинциальным Будапештом? «Берзен цайтунг», как это мелко! «Фелькишер беобахтер» – вот ваш уровень!..
Он наконец добежал до нее. Эсэсман неотступно следовал за ним. Где-то невдалеке громко хлопнула дверь. Эсэсман вскинул автомат.
– Держите же ваш пакет! – и Эдуард сунул послание ей в руки. – Поторопитесь же! Зовите ваших спутников. До Горькой Воды каких-нибудь тридцать километров. О, Горькая Вода! Это вам не Вар-р-рваровка! Это огромный город!
Эдуард хохотал и бегал вокруг «мерседеса». Заслышав немецкую речь, из хаты выползли сонный Курт, водитель и майор медицинской службы. Они в изумлении уставились на мотоцикл марки БМВ, на эсесовца с автоматом. Вечером старая хозяйка поведала им, что с начала войны в Варваровке не бывало ни немецких, ни венгерских войск. Варваровцы видели, как из поднебесья на их неубранные поля валились горящие самолеты, видели своих солдатиков, бежавших в сторону большого города Ростова-на-Дону. Забредали в Варваровку и беженцы да не задерживались. Да тут их и приютить-то негде. Да и чем прокормить-то? Хлеба осыпались неубранные, скот поотбирали красные командиры. Как зимовать самим-то? В отличие от Иванны старуха в клетчатом платке, с обычным для этих мест именем Анна Ивановна, по-простому и открыто смотрела в лицо Авроры, не поминала ни родичей, ни близких, хотя каким-то образом оказалась совершенно одна в большой, ухоженной хате. Огород вскопан, сарай чисто прибран и пуст. Отсутствие скотины Анна Ивановна объяснила грабительскими ухватками красноармейцев.
