– Ушли? – Сан Саныч перевел дух.
– Едва ли… – отозвался Фролов. – Но все равно – привал!
Они разлеглись в тени полуразрушенной стены, вытянувшись в полный рост. Ливерпуль вытащил из вещмешка кружку и баклажку с водкой. Разлили.
Спиря поднес кружку к бледным губам Велемира. Политрука бил озноб. Костя растирал затекшие, трясущие руки.
Длинная очередь ударила в кирпичную стену над их головами.
– Говорил я тебе, дрянь эта «беретта»! – рявкнул Спиря, откатываясь влево, чтобы укрыться за бездыханным телом Ливерпуля.
* * *
Немчик оказался отважным малым. Один на мотоциклетке, с паршивой «береттой» в зубах попер на смертельно уставших, теряющих надежду, голодных людей. Не сожрали его заживо – и то хорошо. Спиря ловко прострелил левую ногу и правую руку, да так, что тот уж не мог держать автомат и укатить на своей мотоциклетке тоже не сумел. Парнишке на вид не более двадцати лет, мордашка гладкая, девичья, застенчивая улыбка, веснушки на обгорелом носу. Костя для верности подрезал ему жилки на правой ноге и поволок к Фролову на допрос. Несмотря на страшную жару, парень трясся и коченел от страха и лепетал все одно и то же:
– Ich bin nur ein Soldat… Ich habe nichts zu tun… Ich bin nur ein Soldat…
[54]
– Где твои товарищи? Где твоя часть? – Фролов спрашивал, Костя переводил.
– Ich weiß nicht… ich verstehe nicht… Ich bin verloren…
[55]
– Довольно! – поморщился Фролов…
Труп немчика Костя оттащил подальше, к заваленному входу в подвал, откуда слышался яростный крысиный писк и громкая возня.
– Думаю, они неподалеку, – сказал негромко Спиря.
– Я посмотрю, – отозвался Костя и, не дожидаясь согласия командира, пополз к мотоциклетке.
Их было несколько человек с тощеньким фельдфебелем во главе. Костя досчитал до пяти и остановился. Выбирать не приходилось. Враги двигались прямиком к подвалу. Там они найдут тело своего товарища с перерезанным горлом и тогда… В ребра больно впивались битые кирпичи, гимнастерка прилипла к телу, пропитанный потом, отвердевший воротник тер и давил шею, во рту пересохло, а у немцев оказалось полным-полно воды – двухведерная оцинкованная фляга. Они тратили воду, не скупясь. Один из них, здоровый, потный, одышливый, лил ее себе из ковша за ворот. Костя разозлился. Он не помнил, как шершавый кирпич лег в его ладонь. Уж не Спиря ли подал его? Бурый осколок ударил одышливому в переносицу. Кровь брызнула фонтаном. Костя молнией метнулся в сторону, кувырнулся через голову, больно ударился локтем, нащупал округлый валун. Немцы орошали руины потоками свинца. Лили смерть щедро, как давеча воду…
Тяжелый камень ударил тощенького фельдфебеля в грудь.
– Russisch! Guerilla!
[56] – завопил фельдфебель, пытаясь подняться. – Viele von ihnen! Sie sind überall!
[57]
Костя сделал несколько глубоких вдохов, стараясь унять ярость, и бросился в атаку. Спиря немало помог ему, уложив двоих немцев из карабина. Еще двое пали жертвой паники своих же товарищей – с близкого расстояния «беретта» разила без промаха даже длинными очередями. С остальными Костя справился сам. Не так уж и пригодилась отобранная у первой жертвы «беретта», и он через мгновение избавился от нее. Куда как полезней оказалась саперная лопатка. Он подкатывался под трассирующие очереди подобно футбольному полузащитнику, сек противникам поджилки, добивал без промаха одним и тем же давно заученным ударом: финкой в правый глаз или лопаткой под подбородок. Последним остался тощенький фельдфебель. Костя тяжело дышал, ему нестерпимо хотелось пить, и он из последних сил приложился к полупустой фляге, когда чья-то слабая рука ухватила его за лодыжку.
– Geben Sie es auf! Sie müssen nicht den Hauch einer Chance! Ich garantiere Ihnen Ihr Leben!
[58] – прокаркало существо, копошившееся у него под ногами.
Костя скривился и пнул фельдфебеля ботинком в висок.
* * *
Последние силы Костя отдал воде. Он приволок полупорожнюю флягу товарищам.
– Ты не ранен? – ласково встретил его Спиря.
– Я жив. А тут… как дела-то?
– Товарищ батальонный политрук совсем скис. А Ливерпуль убит и еще трое… – Спиря тихонько покуривал в кулак.
Но Костя уже не слушал его. Он тихонько, стараясь не потревожить камней, улегся на осыпь. Голоса командиров звучали приглушенно, но они и не таились.
– Я видел все! – говорил Сан Саныч. – Но ничего не мог сделать. Даже пулю влепить оказалось некуда – такая свара! Один на семерых полез и всех положил.
– Я наблюдал нечто подобное еще в Москве, когда набирал пополнение, – отозвался Фролов. – Хороший парень, годится для нашего дела.
– Отвечаю тебе, Иван Максимович, – старлей осторожно покосился на политрука. – Это дьявол! В темноте видит, ухо к земле приложит – и что-то там слышит. Что? Что может слышать он, если гаубицы долбят за мое-мое. Это там все, на передовой было. А как он танки углядел? А как пересчитал?
Сан Саныч внезапно умолк, склонился к Велемиру.
– Ну что умолк-то, Сидоров? – капитан, не отрываясь, смотрел в лицо политрука. – Продолжай.
– Он чует, словно волк, куда немец побежит, где граната упадет. Спиридонов правильно говорит: волчье чутье! – выпалил старлей. – Оно бы и ничего. С возрастом да с опытом мы многое постигаем, но тут… Сопляк! Не бреется еще! Мистика…
– Наша философская доктрина отрицает мистику, – едва шелестящим шепотом заметил политрук. – Тебе самому-то который год?
– Двадцать один…
Костя громко чихнул, задергал ногами так, чтобы камушки посыпались, и батальонное начальство заметило наконец его присутствие.
– А вот и наш герой! – Фролов внимательно глянул на Костю. – Надо двигаться дальше, к мосту. А потому слушай, сержант, мою команду. Лейтенант Сидоров с двумя бойцами двигается в арьергарде. А ты со Спиридоновым идешь, опережая основную группу на двести метров. Политрука понесут Камнев и Сивцов из второй роты. Вот тут я наметил маршрут…
Фролов достал из планшета карту. Они клонились над ней, следя за движениями пальца комбата.
– Так не пойдет, – внезапно сказал Костя. – Тут все не так. По этим улицам может не быть прохода.
– Что предлагаешь? – спросил Фролов.
