— Ваш брат кое-что уже объяснил мне.
— Он говорил об этом? Почему?
— Я спрашивал его.
— Почему?
— Ментату необходима информация…
— Ох, — она поглядела на зализанные ветром очертания Барьерной Стены, на расщелины и рытвины в истерзанном камне.
Заметив направление ее взгляда, он произнес:
— Очень уж внизу открытое место.
— Зато здесь легко скрываться, — проговорила она и поглядела на него. — Пустыня похожа на человеческий ум… со всеми его укромными закоулками.
— Ах-хх, — отвечал он.
— Ах-хх? И что значит твое «ах-хх»? — она вдруг рассердилась на него по совершенно непонятным причинам.
— Вам хотелось бы знать, что таится в моей голове, — проговорил он без тени сомнения в голосе.
— Почему ты решил, что я еще не разобралась в тебе, прибегнув к предвидению? — требовательно спросила она.
— А вам это удалось? — спросил он с искренним интересом.
— Нет!
— Значит, возможности сивилл не беспредельны.
Он казался довольным и это пригасило гнев Алие.
— Чему ты радуешься? Разве ты не чтишь мою мощь? — спросила она. Но и для собственных ушей словам ее не хватало уверенности.
— Все ваши знамения и предзнаменования я чту гораздо в большей степени, чем вы думаете, — отвечал он. — Я присутствовал на вашей утренней службе.
— И какой смысл ты углядел в ней?
— Вы очень искусно манипулируете символами, — отвечал он, вглядываясь в приборы управления, — фирменный знак сестер Бене Гессерит, я бы сказал. Но как это часто случается с ведьмами… вы стали беспечны в обращении с собственной силой.
Внезапно испугавшись, она буркнула:
— Как ты смеешь?
— Я смею гораздо больше, чем предполагали мои создатели, — отвечал он. — А потому я остаюсь с вашим братом.
Алия вглядывалась в стальные шары, служившие ему глазами: ничего человеческого в них не было. Капюшон дистикомба скрывал его щеки. Губы были плотно сжаты. В них угадывалась сила… и решительность. В словах его слышалась надежность — он действительно был способен и на большее. Так мог сказать и сам Дункан Айдахо. Или же тлейлаксу сумели вложить в него больше, чем рассчитывали… или же это просто обман, часть его подготовки?
— Объясни свои слова, гхола.
— Познай себя, разве не такова ваша заповедь? — спросил он. Алия заметила вновь радость на его лице:
— Эй, ты, не пытайся играть в слова со мной! — бросила она, потянувшись рукой за пазуху к рукояти криса. — Почему тебя подарили брату?
— Ваш брат рассказывал, что вы следили за приемом, — ответил он, — значит, вы слышали мой ответ.
— Повтори еще раз… для меня!
— С моей помощью его хотят погубить.
— Это слова ментата?
— Ответ вам уже известен, — проговорил он. — Дар этот не нужен. Ваш брат и так уже сам губит себя.
Не выпуская из пальцев рукояти ножа, она взвешивала его слова. Речи сомнительные, но в голосе слышится искренность.
— Тогда зачем же им это понадобилось? — осведомилась она.
— Быть может, тлейлаксу решили поразвлечься. Кроме того, неоспоримо, что Гильдия запрашивала у них именно меня.
— Зачем?
— По той же причине.
— И в чем же мы небрежны?
— В том, как вы используете собственные возможности, — парировал он.
Ответ его разил в самое сердце, в самые глубины его. Отняв руку от ножа, она спросила:
— А почему ты считаешь, что брат мой губит себя?
— Ох, девочка! Где же твои таинственные силы? Разве ты не способна подумать?
Сдерживая гнев, она ответила:
— Подумай за меня, ментат.
— Отлично, — он обежал взглядом эскорт, вновь поглядел вперед. За северной кромкой Барьерной Стены показался край Арракинской равнины.
— Вот симптомы, — начал он. — Твой брат содержит официального панегириста, который…
— Это дар от фрименских наибов.
— Странный подарок… — проговорил он, — зачем друзьям окружать его подобострастью и лестью? Неужели вы сами не слышали слов панегириста: Муад'Диб, просвети люди своя! Умма-регент, Император наш! Воды его драгоценны и изобильны, как фонтан неиссякающий. Счастье, расточаемое им, пьют души всех людей во Вселенной. Тьфу!
Алия невозмутимым тоном ответила:
— Если я передам твои речи нашей фрименской охране, они тебя изрубят в лапшу.
— Пожалуйста.
— Мой брат правит согласно божественно установленному порядку.
— Зачем говорить то, во что вы и сами не верите?
— Что ты знаешь о моей вере? — Вдруг оказалось, что, невзирая на все знания и навыки Бене Гессерит, она не в силах подавить дрожь. Слова гхолы подействовали на нее неожиданным образом.
— Вы же только что приказали ментату взяться за расчеты, — напомнил он.
— Никакому ментату не может быть ведомо, во что я верю! — и она дважды глубоко, с дрожью, вздохнула. — Как ты смеешь судить нас?
— Судить? Ни в коей мере.
— Ты и представить себе не можешь всех наших познаний!
— Во-первых, вас обоих учили править, — отвечал он, — в вас воспитывали жажду власти. Вас обучили видеть насквозь все уловки политики, все глубокие тайны религии и войны. Естественный закон? Что в нем естественного? Этот миф паразитирует на истории человечества! Это же призрак, привидение! Он и нематериален, и нереален. Или вы считаете, что «естественный закон» обрел воплощение в вашем джихаде?
— Это пустая трескотня, ментат, — отвечала она.
— Я слуга Атрейдесов и нелжив в словах.
— Слуга? У нас нет слуг, только ученики!
— И я учусь — постижению, — отвечал он, — детка, запомните это и…
— Не смей называть меня деткой! — отрезала она, выдвинув крис наполовину из ножен.
— Поправка введена. — Он посмотрел на нее, улыбнулся и вновь взялся за управление и пилотирование. Возведенная среди утесов Цитадель Атрейдесов уже виднелась вдали — они подлетали к северным пригородам Арракина. — Безусловно, вы существо Древнее, но воплощенное в теле, едва вышедшем из детства, — проговорил он. — И теперь тело это волнует вновь обретенная женственность.
— Просто не знаю, почему я тебя слушаю, — буркнула она, Роняя крис обратно в ножны и вытирая вдруг вспотевшую ладонь об одежду. Фрименская скаредность немедленно возмутилась: напрасная трата влаги!
— Вы слушаете меня лишь потому, что знаете, как глубоко я предан вашему брату, — отвечал он. — И мои поступки для вас и понятны, и объяснимы.
