И что такое одна луна перед ликом Вселенной?
Где-то в глубинах его крепости, вдалеке, так что городской шум временами заглушал музыку, затренькал десятиструнный рубаб. Он пел песни джихада, пел о тоске по женщине, оставшейся на Арракисе:
Бедра ее — дюны, скругленные ветром,
И в глазах — полдневное пламя.
Две косы по спине змеятся.
Ах-хх, сколько в них водяных колец!
Руки мои помнят ее кожу
Благоуханную, словно розы и амбра.
И глаза исполнены воспоминаний
И опять опаляет меня белое пламя любви.
От песни ему стало совсем тошно. Дурацкие чувства, пошлая музыка… погрязшие в сентиментальности людишки. Поди-ка, спой ее источенному Пустыней трупу, который видела Алия.
В тени за балконной решеткой кто-то шевельнулся. Пауль мгновенно обернулся.
Гхола выступил вперед под жаркое солнце. Металлические глаза его поблескивали.
— Передо мной Дункан Айдахо или некто по имени Хейт? — осведомился Пауль.
Гхола остановился в двух шагах.
— А что предпочтет господин мой?
В голосе его слышалась осторожность.
— Игры дзенсуннитов, — с горечью проговорил Пауль. — «Смысл, скрытый внутри смысла…» Так что бы мог сказать или сделать философ-дзенсуннит, чтобы хоть на йоту изменить открывающуюся перед нами реальность?
— Господин мой обеспокоен.
Пауль повернулся к далеким обрывам Барьерной Стены, к ее источенным ветром аркам и бастионам, в которых нетрудно было углядеть жутковатую пародию на его город. Сама природа изволит шутить над ним! Погляди-ка, мол, на что я способна. Он заметил в дальней гряде расщелину, по которой стекал вниз песок, и подумал: Там! Именно в этом месте мы били сардаукаров.
— Так что же беспокоит моего повелителя? — спросил гхола.
— Видение, — хрипло шепнул Пауль.
— Ах-хх, когда тлейлаксу впервые пробудили меня, и ко мне тоже приходили видения. Я не знал покоя, я был одинок… еще не понимая того. Тогда я не понимал. И видения ничего не открывали мне. Тлейлаксу объяснили мне, что причиной тому плоть, и такому подвержены все люди и гхолы — простая хворь, не более.
Пауль обернулся и поглядел прямо в бесстрастные глаза гхолы, запавшие в глазницы шарики стального цвета. Какие видения открывались им?
— Дункан… Дункан… — шепнул Пауль.
— Меня зовут Хейт.
— Я видел, как пала луна, — проговорил Пауль, — она сгинула. Исчезла с великим шипением. Земля содрогнулась.
— Вы опьянены временем, сир, — отвечал гхола. — Вы поглотили слишком много его.
— Спрашиваю у дзенсуннита, отвечает ментат! — усмехнулся Пауль. — Что же, отлично! Пропусти мое видение через твою логику, ментат. Проанализируй и сведи в простые слова, готовые к погребению.
— Действительно, к погребению, — отвечал гхола. — Вы спасаетесь от смерти и укрываетесь в следующем миге, не желая жить здесь и сейчас. Что гаданье? Разве в нем опора для Императора?
Знакомая родинка на подбородке словно заворожила Пауля.
— Стараясь существовать в этом будущем, — произнес гхола, — вы делаете его материальным. Хотите ли вы, чтобы оно стало реальным?
— Если я пойду путем моего видения, я останусь жив, — пробормотал Пауль. — Почему ты считаешь, что я хочу жить в таком будущем?
Гхола пожал плечами.
— Вы требовали от меня общего решения.
— Разве сущность Вселенной состоит из событий? — проговорил Пауль. — Разве есть в ней окончательный ответ? Разве каждое решение не порождает новых вопросов?
— Вы уже поглотили столько времени, что оно породило в вас иллюзию бессмертия, — проговорил гхола. — Даже ваша империя, государь мой, просуществует свое время и неизбежно падет.
— Довольно вещать про обгорелые алтари, — буркнул Пауль. — Хватит богов и мессий. Предсказать падение моей собственной власти можно без сверхъестественных способностей. На это способен последний поваренок на кухне. — Он покачал головой. — Луна упала!
— Следует возвратить разум свой к началу, — отвечал гхола.
— Не этим ли ты должен погубить меня? — задумчиво спросил Пауль. — Ты должен мешать мне собрать воедино мои думы.
— Как можно собрать воедино хаос? — спросил гхола. — Мы, дзенсунниты, говорим: «Не копи — в этом высшая бережливость». Что можно собрать, не собрав себя самого?
— Меня бесит это видение, а ты еще несешь эту бессмыслицу! — сердито выкрикнул Пауль. — Ну что ты знаешь о предвидении?
— Мне приходилось видеть и пророчествующих оракулов, — возразил гхола, — а еще и тех, кто ищет предзнаменования и знаки, определяющие их судьбу. Они боятся того, чего ищут.
— Ну, моя-то луна упала взаправду, — прошептал Пауль. И судорожно вздохнул. — Она падала… падала…
— Люди всегда опасаются того, что двигается как бы само по себе, — объяснил гхола. — Вы боитесь собственных сил. Того, что попадает вам в голову из ниоткуда. А что выпадает из нее? Куда отправляется?
— Твои утешения усеяны шипами, — пробурчал Пауль. Лицо гхолы вдруг словно озарил свет. На миг он стал истинным Дунканом Айдахо.
— Утешаю чем могу, — мягко проговорил он.
Пауль удивился. Неужели гхола почувствовал скорбь, которую его разум отвергает? Неужели и Хейту открываются собственные видения?
— У моей луны было имя, — прошептал Император.
И вновь позволил видению овладеть им. Все существо его корчилось, кричало, но губы безмолвствовали. Он боялся заговорить, ведь голос мог выдать его. В том ужасном грядущем не было Чани. Не было ее, стонавшей в его объятиях, ее, в чьих глазах горело желание, не было чарующего голоса, лишенного, к счастью, всех этих утонченных ведьмовских штучек… Не было! Вся эта сладкая плоть вернулась в землю, стала песком и водой!
Пауль медленно отвернулся к площади перед Храмом Алие. По дороге процессий ко входу в храм приближались три бритоголовых пилигрима. Они торопились, пригнув головы, пряча лица от полуденного ветра. Один прихрамывал, подволакивая левую ногу. Обогнув угол, они исчезли из вида.
И луна его исчезла. И эти… Но видение все еще было перед ним. В ужасном предназначении его не оставалось сомнений.
~ ~ ~
Плоть сдается, думал он. Вечность забирает свое назад. Да, нашим телам недолго бороздить эти воды, попляшем в опьянении собой и любовью, выдумаем пару странных идеек, а потом каюк — время, бери нас! Что сказать? Вышло так, пожил… и все, исчез, но ведь — жил!
Что проку просить у солнца пощады. «Ламентации Муад'Диба»; из «Комментариев» Стилгара
