– Папа, здравствуй! – мне все равно хотелось, очень хотелось, чтобы хоть что-нибудь… хоть кто-нибудь был у меня. Из родных.
– Чем заниматься думаешь, сын? – отец смотрел на меня уставшим взглядом, а я понимал, ничего ему не нужно. Да и не это сейчас держало его мысли.
– Папа, что с судом? Мне бабушка немного рассказала.
Отец посмотрел на меня, потом на бабушку. Когда она мне рассказывала, то попросила никому не говорить. А кому я скажу?
– Меня пока не судят, пока я как свидетель.
У отца был очень уставший вид. И круги под глазами. Всю жизнь он старался добиться чего-то, гордился тем, что, приехав в Астрахань, без всяких протекций, без связей стал директором такого важного предприятия. Предприятия по производству и переработке продуктов из рыбы ценных осетровых пород и той самой, знаменитой, русской «черной икры». И вот результат! Суд. Правда, пока как свидетель. Можно было только догадываться, что творилось в его душе.
Он почти не изменился. Только немного прибавилось морщин вокруг глаз, а может, они и раньше были, только я не замечал? Четыре года назад, во время моего последнего пребывания дома, мы мало общались – отец много работал и на меня почти не обращал внимания. Может только тогда, когда через окно вытаскивал?
– Так что ты собираешься делать дальше, сын? – он спрашивал второй раз. И я решился.
– Я хочу поступить в институт. Скорее всего, в педагогический.
Я думал об этом раньше, но вслух никому еще не говорил. Отец стал первым. Педагогический институт оказался единственным институтом в городе, имевшим заочное отделение, с приемлемым для меня факультетом – русского языка и литературы. Я понимал, что преподавать не смогу, но хотя бы стану грамотным. А у грамотного человека больше шансов обрести себя в жизни.
– А зачем тебе все это? Тебе назначат пенсию. Что тебе еще нужно? – отец был серьезен, почти суров.
«Зачем? А как же жить? Неужели я родился только для того, чтобы съесть отпущенные мне продукты, выдышать воздух, который мне предназначен, и умереть? Только для этого? – В тот момент я внезапно понял, что остаюсь один на один со своими проблемами. Сказанное отцом убеждало, что помощи ждать от него не имеет смысла. И от остальных тоже. – Но я хочу жить! Жить нормальной жизнью, быть кому-то нужным. А иначе зачем? Зачем я родился? Зачем перевожу кислород? Я хочу состояться как человек, как личность!»
Одна за другой эти мысли промчались в моем в мозгу и породили другие о том, что в этой семье я – лишний. Здесь никто не будет радоваться моим возможным успехам, да и будут ли они при такой «поддержке»? Все годы, пока я жил в санатории, родные могли не вспоминать обо мне. А теперь я дома, и всем реально начну мешать.
* * *
Отец строил дом за городом. Он, мать и сестренка жили там, а меня оставили на бабушкин досмотр. Ей предоставлялась возможность пожить в комфорте – ее собственное жилище удобствами не располагало. Бабушка лишь временами уезжала на ту квартирку, проверить все ли на месте. Мать и сестренку я увидел через месяц после своего появления дома. Отец заезжал чаще – он так и продолжал ходить каждый день на суд.
Вскоре он ходил на суд уже в качестве обвиняемого. Его все-таки «привязали» к той преступной группе и сразу исключили из партии. Дело принимало плохой оборот. Отец был коммунистом со стажем, даже окончил Высшую партийную школу. Исключение из рядов КПСС говорило о том, что над головой отца сгущаются тучи. Пришлось нанять адвоката. Так как отец уже больше года не работал – его отстранили от должности на время судебного разбирательства, – то денег на «защиту» не оказалось. Из квартиры потихоньку стал исчезать хрусталь, книги и все, что имело какую-то ценность…
Мое положение в тот момент тоже было, мягко говоря, не ахти. Я хотел поступать в ВУЗ, но для этого как минимум требовалось установить и поддерживать контакты с кем-нибудь из института. Ездить туда я не мог. Знакомых, имеющих возможность помочь, не было. Повсюду, со всех сторон в то время мне виделся только тупик.
Беззаботное время прошло (да было ли оно?). Нужно начинать жить. Жить, когда ничего нет, когда даже тело, похожее больше на обрубок, и то – постоянно подводит, когда работает только одна рука, а вторая используется для того, чтобы поддерживать ту, работающую, когда нет никого, кто мог бы помочь, хотя бы словом. А порой в такие моменты достаточно не слова, а просто взгляда. Или даже осознания того, что ты не один.
Но надо учиться жить самостоятельно. Жить без надежды на кого-то. Конечно, как-то общаться с внешним миром можно по телефону. Вот только телефона у нас не было. И это несмотря на то, что отец до недавнего времени занимал пост директора престижного рыбного предприятия. С телефонами в Астрахани, как и со многим другим, наблюдались большие проблемы, моя семья к тому времени уже года три стояла в очереди на его установку.
Итак, мне нужен телефон, средство общения. Это первое, но важнейшее условие. С этого нужно было начинать. А как?
Комиссары
У бабушки и отца были другие планы. Начинать, по их мнению, нужно с того, чтобы государство назначило мне пособие. Они, конечно, оказались правы. Я начинал жизнь в реальном мире, где никого не интересовали богатства моей души; окружающим было глубоко наплевать на то, о чем я думаю, на то, какой я, возможно, хороший и потенциально на что-то способный. Может, и будет от меня какая польза обществу, только вот когда я ее принесу? И принесу ли? А кормить меня необходимо прямо сейчас.
Как и четыре года назад, я поселился в зале на полу. Если к нам приходили посторонние, то я быстро уползал в комнату к сестренке и там лежал. Как будто меня не было. Мою постель из зала просто убирали, что не представляло никаких затруднений: вся постель состояла из покрывала, брошенного на ковер, и простыни, которой я укрывался. Меня все это вполне устраивало. Во-превых, я постоянно находился на полу и мог передвигаться в пределах квартиры. Во-вторых, я все время присутствовал в зале, где располагался телевизор. Так что, когда семья смотрела телепередачи, я как бы был со всеми, в теплом семейном кругу. Постель моя находилась как раз между телевизором и креслом, на котором любил сидеть отец.
Отцу тогда было не до проблем сына-инвалида – со своими бы разобраться – и вопрос о моей пенсии целиком лег на плечи бабушки Елены Антоновны. Всего за два месяца хождений по кабинетам медицинских начальников она сумела уговорить «дохторов» провести эту чертову комиссию по присвоению мне инвалидности у нас на дому.
В один из дней в прихожей раздался звонок.
– Елена Антоновна? – в прихожую вошли трое – две женщины и мужчина. Все были примерно одного возраста, где-то около пятидесяти.
– Проходите! Вы чай будете пить? – голос у бабушки был немного заискивающий. После бесконечных хождений по кабинетам ей хотелось, чтобы все закончилось здесь и сейчас.
– Нет, спасибо! Пока не будем. Может быть чуть позже. Где наш инвалид?
