– Я уже говорил тебе, что в институт хочу поступать, в педагогический.
– Зачем тебе это нужно? Чего тебе не хватает? – отец посмотрел на меня, словно впервые видел.
– Я не могу просто так жить, – я чувствовал, слова звучат как-то ненатурально, пафосно, но других у меня в тот момент не было.
– Ну, что ты можешь сделать? Ты что, думаешь, это кому-то нужно? – в голосе отца сквозило насмешливое удивление.
Он немного помолчал и, подводя черту нашей беседе, устало сказал:
– Ну, что же, давай, пробуй. Но, учти, никаких проблем бабушке не создавай. Она и так больна, я не хочу, чтобы ты ее нагружал. Твоими делами она заниматься не будет. То, что она бегала по кабинетам с этой твоей пенсией, и так добавило ей расстройств. Она за тобой ухаживает, это все, что она может тебе дать.
Отец отвернулся и, встав с кресла, подошел к телевизору, намереваясь прибавить звук. Я понял, что разговор окончен.
– Не буду. Я все понимаю, – в тот момент я очень пожалел, что вообще начал говорить.
* * *
Пришло время действовать. Один год уже потерян. Выписываясь из санатория, я планировал сразу же пытаться поступить в институт. Однако суд и последующие попытки помочь несправедливо осужденному отцу вынудили отложить задуманное. К тому же, обитая в санатории, я безнадежно оторвался от реальной жизни и даже не предполагал, что отсутствие телефона может стать практически непреодолимым препятствием. Теперь благодаря деду телефон у меня был.
В газете я нашел объявление, что приемная комиссия начинает работу. Все желающие должны были сдать документы с 15 по 31 апреля. Экзамены начнутся первого июня. Времени оставалось совсем мало, литературы для подготовки к экзаменам у меня не было вообще.
Первое, что я сделал, – нашел номер телефона ректора пединститута Валерия Александровича Пятина и намерился позвонить ему. Я решил начинать с самого верха, поскольку там и находятся люди, от которых что-то зависит. Ректору я пытался дозвониться в течение трех дней. То попадал в момент, когда его не было в кабинете, то, когда звонил, у него шло совещание. Существовала еще одна проблема, но это была исключительно моя проблема. В то время я очень боялся начать говорить. Пролежав двенадцать лет в санатории, я не имел элементарного опыта общения с людьми. Собираясь звонить, я сначала пытался проговорить про себя или, если был один, проговаривал вслух то, что хотел сказать. Но даже после этого я несколько раз набирал номер, слушал гудки, и как только раздавался голос секретаря, нажимал на «отбой».
Наконец, все сошлось. Секретарь переключила меня на ректора, тот был в своем кабинете, я не нажал на «отбой» и услышал «слушаю», сказанное густым объемным голосом.
– Здравствуйте! Я бы хотел поступить в институт, – меня била мелкая дрожь и бросало в жар.
– Нет проблем, сдавайте документы в приемную комиссию и поступайте, – голос был уверенным и постепенно я начал успокаиваться.
– Проблемы есть. Дело в том, что я не могу ходить. И живу я с бабушкой, она больна. Помочь она мне не может, – я вновь почувствовал неуверенность. Мне показалось, что он меня сейчас не поймет. Не поймет, какая помощь нужна. В чем бабушка мне помочь не сможет.
– Хорошо, я пришлю к вам кого-нибудь, – ректор меня понял. Попросил продиктовать ему номер моего телефона и адрес.
– Спасибо! – сказал я в трубку, в которой уже звучали короткие гудки.
На следующий день раздался звонок. Говорил очень приятный женский голос.
– Здравствуйте! Меня зовут Крылова Люба. Ректор попросил меня помочь вам с поступлением. Что вам нужно?
– Здравствуйте…
Я уже долгое время не разговаривал ни с кем, кроме своих родных, поэтому чувствовал себя очень неуверенно. Особенно после такого вопроса. Поскольку вообще не знал, что необходимо для поступления в институт. Мы договорились встретиться и все подробно обсудить.
И тут выяснилось, что проблемы у меня возникают из «ниоткуда». Когда о встрече с Любой я рассказал бабушке, оказалось, что она в это время уходит по своим делам. Ждать, пока придет Люба, бабушка не хотела, а когда я попытался ее уговорить, разразился скандал. Доступ к моему телу стал камнем преткновения. Пришлось перезванивать Любе и назначать встречу на следующий день. Перед этим я узнал у бабушки, какие у нее планы на означенное время. Планов не предполагалось.
* * *
Бабушка могла бы уйти и не запирать замок. Дверь была с маленьким секретом: кто знал, просто поворачивал ручку и входил. Когда приходящий звонил в дверь, обычно я кричал: «Кто там?» – и если знал пришедшего, то кричал, чтобы повернули ручку и входили. Иногда «поверните ручку» я кричал сразу, едва заслышав звонок. Этого бабушка и боялась. Квартира наша находилась недалеко от железнодорожного вокзала. Очень часто к нам наведывались с различными просьбами нищие, цыгане, пьяницы. Бабушка панически боялась, что нас обворуют.
Забавно, но брать у нас было нечего. Когда отцу вынесли приговор, мать вывезла из квартиры практически все вещи. Вывезла, хотя имущество было описано. Я спросил ее, а что нам делать, если придут судебные исполнители и спросят, где вещи, ответом было: «Скажи, что ты не знаешь». Когда судебные исполнители, наконец, появились, то, не найдя описанных вещей, без дальнейших разговоров уехали и больше не возвращались.
Теперь в квартире не было почти ничего, кроме старенькой кровати и очень древнего комода. Бабушка привезла их из своей каморки. Мы не имели даже телевизора. Телевизор для меня оставался единственным окном в мир. Бабушка понимала это, и мы на наши с ней очень скромные деньги, состоящие из двух пенсий, моей и ее, несколько месяцев брали телевизор напрокат.
Две квартиры – трехкомнатную, в которой жили теперь только мы с бабушкой, и однокомнатную бабушкину, было решено обменять на двухкомнатную. Если удастся, то с доплатой. Мы дали объявление в газету, и, кроме того, бабушка теперь каждую неделю, в среду и пятницу, ходила в бюро обмена. Где-то она узнала, что через бюро можно найти более выгодный вариант. Теперь моя эпопея с институтом напрямую зависела от бабушки, норовившей уйти из дома в самые неподходящие моменты. Иногда с большим трудом мне удавалось уговорить ее остаться до прихода Любы. Я очень боялся, что момент вступительных экзаменов может пересечься с каким-нибудь важным бабушкиным делом, потому что день и час экзаменов от меня никак не зависели. Я не мог позвонить и перенести час «икс» на день «игрек». В общем, несмотря на то что очень этого не хотел, я все же создавал бабушке проблемы. Она и так была слишком нервной: в то время все ее мысли занимал отец, который нуждался в ней больше меня. Между нами часто стали возникать ссоры.
* * *
Люба Крылова появилась в назначенный день. Это была среднего роста девушка, с приятным русским лицом. Возможно, «русскость» ей придавала длинная, ниже пояса, тяжелая коса. Люба была первым человеком из внешнего мира, которого я увидел за очень долгий период времени. В свой следующий приход она принесла учебники и возможные варианты экзаменационных вопросов. Потом Люба стала приходить каждую неделю. Она серьезно и очень ответственно помогала мне готовиться, а во время «перемен» мы говорили о жизни. Так продолжалось вплоть до вступительных экзаменов.
