Очень часто, если я просыпался еще до прихода медсестры, этим отрицательным ответом для меня все и ограничивалось. В то утро я чувствовал жуткую усталость, оставшуюся от предыдущего, кошмарного для меня дня. Поэтому привычно и очень осторожно начал двигать больной рукой, сломавшейся, когда меня тащили на шоу профессора Демичева. Немного отведя руку и почувствовав термометр в нужном месте, я несильно прижал его и снова отключился.
– Антон?
Я открыл глаза, не понимая, зачем медсестре понадобилось меня будить. Фаина, симпатичная черноволосая казашка, стояла рядом, пристально вглядываясь в градусник. В глазах ее сквозило то ли удивление, то ли непонимание.
– Давай еще раз померяй. Градусник, кажется, неисправен.
Она встряхнула термометр и опять сунула мне подмышку. Я закрыл глаза. Голова была какая-то чугунная, и непонятная усталость. Я ненадолго отключился. Мне показалось, прошла всего секунда, и снова раздался голос медсестры.
– Градусник неисправен, теперь уже точно. Померяй еще раз!
Фая всунула мне другой термометр. Закрыв глаза, я подумал о том, что с этими приборами все время происходит что-то. Еще я подумал о том, что, возможно, раньше они никогда не обращали внимания на мою температуру.
Уже давно и совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что обычно температура у меня пониженная – 35,6 °C, то есть, на градус ниже, чем «нормальная» температура у среднестатистического жителя планеты. И окончательного вывода еще не сделал. То ли это моя «естественная» температура, то ли слабость организма тому причиной, то ли я не могу хорошо нагреть термометр, потому что, опасаясь переломов, недостаточно сильно прижимаю его. Я подумал, что медсестра именно на это обратила внимание, поэтому заставляет меня измерять температуру уже третий раз. Мне стало смешно. Я так и лежал с закрытыми глазами. Непонятно почему, но открывать их не хотелось.
– Что с тобой, Антон?
У Фаи было очень милое, улыбчивое лицо. Сейчас на нем отражался неподдельный испуг.
– Со мной все в порядке. Что, температура ненормальная?
– Ненормальная… Может, еще раз померишь? Ты хорошо, крепче держи термометр!
Фая долго выбирала из пучка градусников, торчащих из стакана, до половины заполненного прозрачной жидкостью.
– Я подожду…
Она как-то устало облокотилась на тумбочку рядом с моей кроватью.
– Что, не выспалась? – я знал, что вопрос ее смутит.
Медсестрам было запрещено спать на работе, и все же, если ночь выдавалась спокойная, никого не привозили на «скорой помощи», если не было срочных операций, они спали. Но старательно пытались это скрывать. Однако разве что-то может укрыться от наблюдательных пациентов? Из-за скуки больничной жизни они начинают замечать абсолютно все. И даже то, чего не было.
Мои соседи продолжали спать. Обычно на измерение температуры полагалось пять минут. Но кто-то мне сказал, что если температура у человека повышена, то градусник покажет это почти мгновенно. Медсестра, видимо зная это, вынула градусник, посмотрела на него, потом на меня.
– Я ничего не понимаю. Как ты себя чувствуешь? – она спрашивала, а сама продолжала внимательно меня рассматривать.
– Как обычно. Только усталость. А в чем дело? У меня температура все время такая.
– Какая – «такая»? Сорок один и четыре десятых? Ты что? – она смотрела на меня, как на сумасшедшего.
– Чего??? Покажи термометр!
Я проследил глазами путь ртутного столбика. Как и говорила медсестра, градусник показывал 41,4 °C. Я прислушался к себе, пытаясь понять, что со мной не так. Все было нормально, кроме вялой усталости и тяжести в голове. Медсестра ушла, встревоженная, но через пару минут вернулась уже не одна. Фарит Джафарович послушал мою грудь и тоже ушел. На меня вдруг навалилась полнейшая апатия. Хотелось закрыть глаза, ничего не делать и ни о чем не думать. Так я и поступил.
Постепенно вокруг меня поднялась какая-то непонятная возня. Суетились медсестры, с озабоченным лицом приходил и уходил лечащий врач, прибежал и убежал заведующий отделением. Появились какие-то новые лица. Они точно были не из нашего отделения. И все почему-то спрашивали, есть ли у меня кашель и насколько он сильный. И всем я терпеливо отвечал, что кашля у меня нет.
Наконец, к вечеру того же дня я узнал: у меня – пневмония – то самое воспаление легких, о котором когда-то врачи предупреждали мою маму. После чего мама, искупав меня в ванной, стала зимой регулярно укладывать меня перед открытой форточкой. Но в то время я даже насморка не заработал. А здесь, в больничной палате, пневмония меня и настигла.
О воспалении легких мне сообщил кто-то из «не наших» врачей, приглашенных для консультации. Это был специалист из пульмонологического отделения. Я понял, наконец, причину скорби, проступавшей на круживших надо мной лицах. Врачи понимали, что я обречен. В течение нескольких дней вокруг меня не прекращалась суета. Появлялись новые незнакомцы. С первого же дня меня начали лечить, кололи уколы, по вечерам обклеивали горчичниками, заставляли глотать таблетки пригоршнями. Я, наконец-то, почувствовал себя больным. В течение пяти месяцев я этого не чувствовал, а вот теперь я – больной. Причем – очень больной.
На второй день я, наконец, поверил, что у меня воспаление легких – начался сильный кашель. Хрипы в легких можно было слушать без стетоскопа. Все это время не удавалось сбить температуру, и это очень беспокоило врачей. Теперь мне измеряли ее каждые два часа, но самым «низким» моим достижением оказалось «тридцать девять и пять».
На второй день, сразу за открывшимся кашлем, начались переломы ребер. Кашлять становилось все тяжелее, но откашливаться было необходимо. Я лежал без движения. Застойные явления в легких и без пневмонии были моей проблемой.
На третьи сутки я уже не мог уснуть от душившего меня кашля, появилась проблема с дыханием. Всю ночь я пытался откашляться и при этом старался кашлять как можно тише из-за невыносимой боли в боках. Рентген показал, что сломано три ребра. А кашель становился все сильнее. Мои соседи стали жаловаться, что я не даю им спать.
Четвертое утро моей болезни началось с раннего прихода медсестры, которая пришла делать укол. Антибиотики мне кололи шесть раз в день, и для меня это вылилось еще в одну, серьезную проблему – на моем теле не осталось мест, пригодных для уколов. Первые уколы сделались в мышцу руки, но уже четвертый в это место сделать было невозможно – образовались мозолистые шишки. Оставались бедра. И на этом список заканчивался. Переворачиваться ни на бок, ни тем более на живот я не мог.
Сделав укол, медсестра посмотрела на меня. В этот момент, силясь преодолеть очередной приступ кашля, я начал задыхаться. Пытаясь вдохнуть глубоко, я почувствовал, как где-то в районе левой лопатки несколько огромных игл вонзились в мое тело. Вдохнуть не получалось, и последнее, что я запомнил, – это округлившиеся от страха глаза медсестры. Я покинул палату, растворившись в темной, ласковой, непонятно откуда взявшейся воде.
