Александр
Несмотря на «блатную колонну», в ЦИТО лечилось много людей с серьезными патологиями, истинных больных, для которых и создавался этот институт, которым больше нигде не могли помочь. Однако простые люди чаще всего попадали сюда на последней стадии заболевания, когда спасти их было уже практически невозможно. Показательна судьба моего товарища по несчастью – Александра. История его была, можно сказать, типична для тяжело болеющего тогда советского здравоохранения.
Он жил в Подмосковье. Как-то, года три назад, почувствовал онемение ноги. Присел, и резкая боль в бедре едва его не свалила. На следующий день Александр пошел на прием к врачу, который посмотрел-пощупал бедро и направил парня к хирургу. Тот послал его на рентген. Снимок сделали, но ничего особенного хирург не увидел, только, как он выразился, «небольшое увеличение на бедренной кости». Посчитав, что ничего страшного в этом нет, «дохтор» назначил лечебные процедуры типа прогревания, электрофореза, лекарственных натираний. На какое-то время Александру стало легче, но через три месяца боль вернулась.
Хирург вновь послал его сделать рентген. На снимке было видно, что «увеличение на бедренной кости» стало больше. Хирург назначил повторную физиотерапию. На этот раз сразу же после третьего сеанса Александр почувствовал, как нога, начиная от бедра, на мгновение потеряла чувствительность. Это случилось, когда он выходил из физиотерапевтического кабинета. Он вновь пошел к хирургу, тот послал его к невропатологу. Невропатолог постучал по коленкам, поколол иголками пальцы и послал Александра… на те же самые процедуры, которые уже назначал хирург.
В походах по кабинетам врачей прошло два года. Александру становилось только хуже. В конце концов, устав от всего этого, он занял у знакомых денег и элементарно дал взятку владельцу какого-то кабинета в районном отделе здравоохранения. Тот помог ему получить направление в ЦИТО.
Здесь, на первом же осмотре, доктор Виктор Николаевич Бурдыгин определил, что у Александра опухоль кости – саркома. Единственно возможное лечение – ампутация правой ноги, причем ампутировать нужно очень высоко, захватывая при этом часть таза. Никакой протез после такого «отсечения» уже невозможен. Но даже и этот вариант не давал гарантии, что опухоль перестанет расти.
Случай Александра типичен. По моим наблюдениям, около семидесяти процентов больных попадали в ЦИТО уже после того, как их «залечивали» в районных, городских и областных больницах. Как нам потом рассказывала Тамара Николаевна, ни в коем случае нельзя опухоль лечить прогреванием или электрофорезом. Если бы тот самый первый рентгеновский снимок Александра посмотрел грамотный специалист, жизнь, да и нога молодого парня были бы спасены. Можно было бы заменить бедренную кость стальным эндопротезом. Такие операции в ЦИТО успешно проводили.
Но теперь помочь Александру не мог никто. Его прооперировали, ампутировали ногу вместе с частью таза. Через три месяца после выписки он приехал в институт для осмотра и зашел на костылях в нашу палату. Вид у него был потерянный. После осмотра выяснилось, что опухоль вновь возобновила рост в нескольких местах. Уже были поражены оставшиеся кости таза. Его осмотрели и сказали, что больше в клинике ему помочь ничем не могут. Жить ему оставалось от силы год.
Впервые чужая беда подошла ко мне так близко. Александр, молодой сильный парень, которому едва перевалило за тридцать, говорил о том, что не надо никогда сдаваться, и при этом смотрел на нас каким-то остановившимся, уже неживым взглядом. Он понимал, что едет домой умирать на глазах молодой жены и двух маленьких дочек, и ничего не мог с этим поделать. Запланированная смерть несла несчастье близким и душевные муки самому Александру. Стоило только представить себя на его месте и хотелось выть от бессилья и проклинать плохо образованных, бездарных врачей, ставших причиной этой трагедии.
Чуть позже, это станет… нет, привычным это стать никак не могло, просто «этого» станет так много, что реагировать на каждый такой случай всей душой будет невыносимо тяжело. Я лежал в отделении, которое называлось «отделением костной патологии». А рак кости – был, как раз одной из таких патологий. От этого никуда невозможно было скрыться. Смерть все время витала рядом.
Исмаил
Сириец Исмаил приехал в Союз из Дамаска. Это был очень худой, невысокий, длиннолицый парень. В первое время невероятно живая мимика его лица способствовала взаимопониманию. При поступлении Исмаил не знал ни одного слова по-русски и, общаясь с окружающими, энергично помогал себе лицом и жестами.
В нашу палату его перевели из другой, где он за два дня пребывания что-то не поделил с соседями. После его подселения у меня появилось занятие. Мы с Исмаилом буквально на пальцах смогли договориться: я буду учить его русскому, а он меня арабскому.
С самого начала я предложил обучать его русскому языку «просто так», потому что мне хотелось проверить себя – смогу ли я соответствовать диплому, который рассчитывал получить по окончании астраханского пединститута (в ЦИТО я снова стал строить планы на будущее).
Но мое предложение Исмаил сразу отверг, потому что, как он долго объяснял жестами, не хотел чувствовать себя должником, потому что он очень гордый и независимый человек, потому что он мужчина и воин, и привык за все платить соответствующую цену. Поэтому учить русский он готов только в том случае, если я стану учиться у него арабскому. Такой вот сложный пациент… А проще говоря, Исмаил рисовался. К «халяве», как выяснилось позже, он относился точно так же, как любой «не воин», но стремление постоянно выставлять себя в лучшем свете было у него в крови – обыкновенное мужское индюшачество, расцвеченное перьями национальной самобытности. С кем не случалось?
Первыми словами, которым Исмаил попросил его обучить, были части речи из словаря ненормативной лексики. Я поинтересовался, почему такой странный выбор. В ответ он опять что-то очень долго говорил жестами. Из его размашистого монолога я понял, что молодой араб не хочет попасть в ситуацию, которая может больно ударить по его самолюбию. Позже, уже начав немного объясняться на русском, он мне рассказал, что с ним нечто подобное уже произошло.
* * *
На следующий день после прибытия в клинику у Исмаила очень сильно заболел зуб. По-русски он не знал ни слова и что делать – тоже. Промучившись целый день зубной болью, вечером он побрел к медсестре. Та сидела на своем так называемом «медсестринском посту» и что-то писала. Исмаил встал сбоку, помычал, пытаясь обратить внимание медсестры на себя. Чтобы это произошло быстрее, страдалец решил тронуть девушку за плечо.
Медсестра была молоденькой. Работая в мужском отделении, она уже устала от внимания больничных донжуанов. Прикосновение араба было воспринято более чем прохладно. Резко отдернув плечо, она повернулась к Исмаилу.
– Чего нужно? – тон ее был очень сердитый, но, посмотрев на скорчившегося от боли молодого человека и догадавшись в чем дело, она смягчилась. – Что, зуб болит?
Исмаила словно ударили. Он отскочил от девушки, повернулся и побежал звонить в посольство Сирии.
