«…у бабушки на Урале», – донеслось до моих ушей.
– А что такое «Урал»? – неожиданно спросил мой язык. Не знаю, о чем подумала студентка, но все же решила ответить.
– Урал – это горы, – бросила она как бы нехотя, видимо, просто рассчитывая отвязаться, и в то же время, не желая показаться невежливой.
– Урал, так еще и река называется, – вставила вторая.
– А что такое – «горы»?
Этот вопрос я задал по инерции. И внезапно увидел, как изменились лица девчонок: они стали испуганно-внимательными, как на похоронах, а взгляды – слащаво-жалостливыми, какими они становятся у большинства чувствительных людей, когда тем приходиться общаться с безобидными, наивными недоумками. Ну, конечно, все правильно. А на что я рассчитывал? На то, что, огорошив собеседниц предельно глупыми вопросами, стану объектом их восхищения? Да нет, разумеется. Но и, понятное дело, я не ожидал, что они так быстро и глубоко разочаруются в моих умственных способностях.
– Горы – это… – медсестра что-то говорила дальше, но я не слушал. Мне стало очень весело. Что ж, идиот так идиот!
– Извините, а что такое река?
Я задал очередной вопрос, не дослушав до конца объяснения относительно «гор». В ответ получил такую порцию «глазастой скорби», что мне стало бы самому себя жалко до слез, не находись я в то время под воздействием лекарства.
Они поверили мне. Точнее, поверили в мою интеллектуальную несостоятельность. Вторая девушка бросилась на помощь подруге и стала объяснять, что такое река. Дослушать не удалось. Девчонки ввезли меня в какую-то дверь и передали каталку другим медсестрам. Я тут же забыл и о девушках-студентках и о том, что происходило на пути в операционную.
Наконец, я оказался в огромной комнате с несколькими столами. Здесь я вспомнил о своих страхах, связанных с перекладыванием моего бессознательного тела со стола на каталку, и решил найти знакомое лицо, чтобы объяснить, как со мной нужно обращаться после «того как», но все лица скрывались за марлевыми повязками. Я осмотрелся. Одна стена оказалось стеклянной, и через нее можно было видеть умывальники, за одним из которых стояла Тамара Николаевна. Кто-то встал у нее за спиной и стал завязывать ей маску.
В операционной было очень светло, и комната мне казалась огромной. Меня поразил высокий прозрачный потолок. Каталку подвезли к одному из столов. Медсестра, стоявшая в головах, так и осталась стоять, вторая подошла справа.
– Ну что? Давай мы тебе поможем? – она готовилась подложить руки под мои ноги.
– Я сам! – мне казалось, я говорил тихо, однако в комнате с идеальной тишиной это прозвучало вызывающе громко. Кроме того, мой голос отвратительно хрипел.
«Переступая» с головы на «зопу», я боком переполз на операционный стол. Подошла Тамара Николаевна – я увидел ее глаза совсем рядом.
– Тамара Николаевна, вы после операции поможете меня переложить осторожно? Я боюсь, что ничего не буду соображать, после того как вы мне дадите ваше волшебное средство и я засну.
Я старался говорить тихо, но лекарство, введенное мне в палате, действовало так, что даже голосовые связки меня не слушались.
– Не кричи. И не переживай, – Тамара Николаевна подчеркнуто успокаивала меня, отчего мое беспокойство только усиливалось.
– А где Сергей Тимофеевич? – Я обращался уже ко всем, кто был в операционной.
– Он сейчас подойдет. Ты не переживай, он нам не разрешил начинать без него, – эти слова раздались откуда-то слева, и одновременно я почувствовал прикосновение к левой руке. Я повернулся на голос. Говорила медсестра, которая при этом что-то делала с моим предплечьем. Почувствовав легкое прикосновение иглы, я понял, что мне вводят капельницу – значит сейчас пойдет наркоз.
– Ну что? Готов спать? – По голосу я узнал нашего анестезиолога.
– Да я уже почти сплю, – я попробовал улыбнуться.
– Поехали? – услышал я, уже почти проваливаясь куда-то. Голос принадлежал Сергею Тимофеевичу, и это меня окончательно успокоило. Впрочем, что-либо изменить я уже был не в состоянии. Только постарался напрячься и открыть глаза, которые вдруг сами собой стали закрываться.
Последнее, что я увидел, – это расположенный за стеклянным потолком операционной балкон, на котором стояло много-много людей, наблюдающих за операцией. Такое шоу меня вполне устраивало.
Постоперационный синдром
Я медленно поднял набрякшие веки, и увидел глаза Сергея Тимофеевича – все остальное было закрыто марлевой маской.
– Ну, ты как? – в его голосе слышалась тревога.
– Что, уже все? – я пытался понять, где нахожусь. Мое зрение не давало никакой информации, потому что дальше глаз Сергея Тимофеевича я ничего не видел. Его лицо находилось прямо надо мной. Не нужно было делать никаких усилий, чтобы увидеть его. Но я чувствовал такую невероятную слабость, что опять закрыл глаза.
– Смотри на меня! – произнес Сергей Тимофеевич голосом разгневанного генерала. Это было очень убедительно.
– Тяжело, Сергей Тимофеевич, – меня хватило только на то, чтобы прошептать это. Тем не менее, я не мог его ослушаться. Четыре месяца общения с моим дорогим доктором убедили меня в том, что он умел добиваться своего. Если он просил, то отказать ему было невозможно. Тем более, если он приказывал. Я вновь попытался открыть глаза и некоторое время удержать их в таком состоянии.
– Ты что же это? Умирать вздумал? – в его голосе слышались озабоченность и добрая насмешка.
– Кто, я? – я не понимал, о чем он говорит. Мозг работал с большим скрипом. Усилия, затраченные на открытие глаз и короткие реплики, отнимали очень много энергии. На то, чтобы еще и соображать, сил не оставалось.
– Ты! Но мы тебя «оттуда» достали. Станешь еще такие фортели выбрасывать, больше оперировать не буду! – Сергей Тимофеевич шутил, тем не менее, я воспринял его «угрозу» вполне серьезно.
– Не-е, больше не буду. А где я?
– В реанимации, – профессор оставался рядом, однако его лицо медленно уплыло из поля моего зрения.
– В реанимации? А чего я здесь делаю? Сколько времени сейчас? – я попытался сориентироваться, чтобы понять, сколько длилась операция и каков результат.
– Почти десять вечера.
– А чего вы не дома?
Профессор исключительно редко задерживался в институте. За почти четыре месяца, что я здесь лежал, таким запозднившимся на работе мне видеть его не доводилось.
– Вот, решил посмотреть, как ты будешь себя вести.
– Я хорошо буду себя вести, – я пытался поддерживать взятый им тон разговора. – Сергей Тимофеевич, как прошла операция?
– Нормально. А ты сам не видишь? – в голосе профессора слышалась игривая гордость.
Только после его вопроса до меня дошло, что о результатах операции можно узнать просто: достаточно немного скосить глаза вправо. Я увидел кокон марлевой повязки, нижняя часть которой была красная от крови. Только сейчас я начал чувствовать волнообразное нарастающее движение боли.
