– Угу… Попробую.
Шум, рожденный профессорским обходом, приближался. Наконец, в дверях нашей палаты появились белые силуэты молодых людей. Как правило, профессор обходил больных не только в компании врачей, но и в сопровождении большой толпы студентов. Для некоторых студентов, оказавшихся в самом конце длинного хвоста этой свиты, в палате не хватало места, и они топтались в коридоре. Скорее всего, это были двоечники.
Профессор влетел в нашу палату, как всегда, двигаясь быстро и делая резкие движения. Иногда казалось, что вот сейчас его массивная фигура снесет с ног тоненькую Тамару Николаевну. По ритуалу обхода она как лечащий врач палаты должна находиться рядом с профессором.
Я наблюдал за происходящим, слегка приоткрыв глаза, делая вид, что очень слаб. Через несколько секунд я закрыл их окончательно. Во-превых, резь становилась все сильнее. Во-вторых, я успел заметить, что на меня вытаращились все студенты профессорской свиты. Делали они это так нагло, что мне стало не по себе. Они даже не слушали того, что говорила Тамара Николаевна, рассказывая о больном, возле которого остановился профессор.
Больного звали Михаил. Летчик гражданской авиации. Заболевание у него было почти такое же, как и у выписавшегося Анатолия Ивановича. Ему тоже должны были заменить бедренную кость, но имплантировать только один искусственный сустав. Предварительно Тамара Николаевна познакомила его с образцом. Увидев этот железный заменитель, Михаил едва не упал в обморок. Трудно было представить, что через некоторое время эта «железяка» будет размещена в его ноге. Сама операция Михаила не пугала. Он боялся другого.
– Сергей Тимофеевич, а я смогу летать после замены сустава? – услышал я голос Михаила сразу после доклада Тамары Николаевны.
– Я не знаю, как поведет себя ваша нога после операции, – просто сказал Зацепин. – Все будет зависеть от того, как организм примет новый сустав…
Сергей Тимофеевич никогда не приукрашивал истинного положения дел и общался с пациентами предельно откровенно в плоскости того, что касалось их здоровья. Иногда это звучало жестко, иногда сочувственно. Градус эмоциональности зависел от показаний какого-то его внутреннего душевного барометра.
– И еще. Я не могу дать никаких гарантий в отношении вашей летной медкомиссии! – эти слова Зацепин говорил, уже направляясь к кровати с лежащим на ней Абдулом Гани, который заметно волновался.
Впрочем, зря. Подойдя к нему, Зацепин взял в руки пакет, вынул поочередно два рентгеновских снимка и несколько секунд разглядывал.
– Ну, с этим мы будем решать чуть позже, – произнес он с некоторой задумчивостью. – Нужно думать, что нам с этим делать.
Зацепин быстро вложил снимки в конверт и, не дожидаясь вопросов Абдула Гани, навис над моей кроватью. Я ждал этого момента, но все произошло так стремительно, что я сразу не сообразил, что делать. Притворяться спящим дальше было бессмысленно. Шум в палате стоял такой, что мог разбудить кого угодно – Зацепин говорил очень громко.
Но, видимо, сказалась моя «коньячная» заторможенность. Я так и остался лежать с закрытыми глазами. Выглядело это глупо.
– Антон! Ты спишь? – громко позвал Зацепин. По голосу можно было понять, что у него хорошее настроение. Даже если бы я в тот момент спал, мне обязательно следовало бы проснуться.
Что я и сделал: поднял веки, посмотрел в улыбающееся круглое лицо Сергея Тимофеевича, и тут же их опустил. Это получилось невольно. Противный свет продолжал раздражать глаза.
– Что с тобой? – в голосе профессора появились тревожные нотки.
– Нн-ничего. Нн-норр-рмально… – бормотнул я и подумал: «Язык! Язык – мой враг!»
– Ты чего с закрытыми глазами? – Зацепин продолжал свой допрос.
– Слабость, Серр-ргей Тимофеевввич. И гг-голова болит, – я говорил и при этом старался дышать в сторону.
– Как у тебя с рукой? – профессор еще ближе придвинулся ко мне. Заметив это, я сделал глубокий вдох и начал молча показывать присутствующим, как работают мои пальцы и локтевой сустав.
– Так как твоя рука?
– Хорошо, – я ответил очень коротко и еще энергичнее заработал пальцами правой руки. Однако ошибся: Зацепина интересовала левая рука, которую он недавно прооперировал.
– Я делала вчера перевязку. Рана заживает нормально, – Тамара Николаевна пришла мне на помощь, и только тогда я сообразил, что Сергей Тимофеевич спрашивает о другой руке, а не о той, которой я усиленно и бесполезно двигал.
– Боль есть, но совсем немного, – я, наконец, ответил.
– Пальцы в норму пришли?
На этот раз я точно знал, о какой руке идет речь, потому что профессор взял ее в свои большие ладони и попытался согнуть пальцы без моего участия. Вернув руку на место, он задал неожиданный вопрос.
– Ты чем занимаешься по вечерам?
– Чч-читаю…
– Что читаешь? – профессор начал оглядываться, пытаясь найти какое-нибудь материальное подтверждение моим словам.
– Что это? – он взял книгу, лежащую на моей тумбочке.
Это был первый том известного учебника английского языка автора Н.А. Бонк. Его мне подарили Оля и Лена – девушки, которые везли меня на первую операцию. Книга лежала на тумбочке уже долгое время и, каждый раз глядя на нее, я обещал самому себе, что вот, как только появится возможность, я сразу начну заниматься.
– Английский изучаешь? – весело спросил Зацепин, победно оглядывая своих многочисленных спутников.
– Пробую…
– Ну и какие результаты?
Вопросы задавались совершенно не по теме. И это напрягало. Мой мозг в тот момент работал со страшным скрипом. В каждом, очень простом вопросе профессора я искал подвох. Свита, сопровождающая Зацепина, с нарастающим интересом следила за нашей беседой.
– Я спросил, как успехи? – Сергей Тимофеевич продолжал улыбаться. – Ты спишь, что ли?
– Нет…
– Что – «нет»?
– Не сплю.
Я постарался улыбнуться, но, видимо, получилось что-то, больше похожее на гримасу.
– Ты чего кривишься?
– Голова болит…
– Я тебя уже в который раз пытаюсь спросить, как у тебя успехи с английским языком? – профессор был настойчив до неприличия. – Do you speak English?
С английским у меня было «никак». В школе я изучал немецкий, и у меня по этому предмету стояла твердая «пятерка». Английский я решил выучить самостоятельно, сам не зная зачем. Шансов им воспользоваться не было (разве мог я тогда рассчитывать, что когда-нибудь отправлюсь в США?). Но что-то толкало меня на это. Может быть, желание еще раз доказать себе и окружающим, что интеллекта мне не занимать? Изучать английский я собирался все время, но из-за операций просто физически не мог взять учебник в руки. Поэтому единственным результатом такой вот моей целеустремленности было знание, как раз того самого вопроса, и «ответа» на него.
