Операция прошла успешно, об этом я тоже слышал, потому что его оперировали лучшие хирурги страны. Лучшие хирурги, которые когда-либо проводили операции на позвоночнике. Бурдыгин Виктор Николаевич и Зацепин Сергей Тимофеевич. Лучшие. Но… было уже поздно.
Сейчас он лежал, без надежды когда-нибудь встать. Опухоль уже начала делать свое дело. В тот момент у него была парализована нижняя часть тела.
Узнав об этом, я понял, что впервые увидел то страшное, что сопровождает смерть. Отчаяние матери, переживающей своего юного сына. Он еще жив, но мать уже должна привыкать к мысли, что скоро его не станет. И как же тяжело ей было видеть тех, кто учился в школе вместе с ее сыном. Видеть, как одноклассники, цветущие, смеющиеся у которых впереди вся жизнь, пришли к ее сыну накануне выпускного бала. Видеть и сравнивать. Улыбаться пришедшим гостям, зная о неминуемой смерти сына. Что может быть страшнее?
Мальчик умер через два месяца после выпускного бала, на котором не был…
Отпуск
В июне 1987 я неожиданно узнал, что каждый год, на один месяц, практически все отделения ЦИТО, в том числе и отделение костной патологии, закрываются на ремонт и дезинфекцию, а все сотрудники уходят в отпуска.
Настроение у меня сильно испортилось. Я понимал, что если уеду домой, то вернуться назад мне будет очень сложно, точнее невозможно. «Ремонт» моих рук не был доведен до конца, и промежуточные результаты не очень радовали. На левой прооперировано было только плечо, и предстояла еще одна операция. Правая рука только-только, совсем немного начала подниматься. В локте она сгибалась. Но при этом я ощущал, как будто там, внутри, что-то натягивалось и двигалось. После того как мне сделали рентген, обнаружилось, что стержень, на который нанизывались мои костяшки, обрел подвижность.
– Что с тобой делать? – он подошел ко мне с очень серьезным выражением лица.
– Вы о чем, Сергей Тимофеевич?
– Отделение закрывается.
– Я знаю. Мне уже сказали об этом.
– Но мы с тобой еще не закончили.
– Да, я понимаю.
– Мы долго думали, куда тебя на этот месяц отправить, и решили… тоже отправить тебя в отпуск, – на его лице появилась улыбка. – Ты был когда-нибудь в отпуске?
– В какой отпуск? Куда? Нет, не был…
– Мы нашли для тебя небольшой санаторий в Подмосковье, – продолжал Сергей Тимофеевич. – Но туда берут только детей, до шестнадцати лет.
– Но мне ведь больше. Меня туда разве возьмут?
– Мы дадим справку, что тебе – шестнадцать. Сможешь изобразить шестнадцатилетнего? – Зацепин спрашивал и улыбался.
– Я попробую. Думаю получится. Рост-то у меня подходящий.
В конце концов, все что от меня требовалось, это в течении одного месяца изображать из себя мальчика шестнадцати лет. Если меня будут оценивать по моим внешним данным, то выходило, что мне совсем ничего делать не нужно. Ну а в разговорах просто не надо умничать.
– Паспорт свой никому не показывай, – инструктировал профессор. – У тебя его не спросят, а сам не высовывайся. Все остальные справки о том, сколько тебе лет и о твоем диагнозе, мы дадим. А после твоего возвращения будем думать, что делать с твоей правой рукой. Левая – само собой. Меня сейчас больше тревожит, что делать с правой. То, что этот стержень начал двигаться, не очень хорошо. Совсем плохо, если уж конкретно. Но – об этом будем думать осенью.
Сергей Тимофеевич вышел. То, что он сказал, мне совсем не понравилось.
* * *
В начале июля я совершил короткое путешествие, на машине в Подмосковье. Санаторий, в котором я должен был переждать закрытие ЦИТО, находился в двух часах езды от Москвы. Сейчас я даже не могу вспомнить название населенного пункта, в котором находился санаторий. Помню, это где-то в Рузском районе. Запомнилось, что санаторий располагался в лесу. До революции некоторые здания санатория, так же как и вся земля и лес вокруг, принадлежали какому-то известному графу или князю. Это было его усадьбой, которую конфисковали большевики. Позже здесь открыли санаторий. Поражал архитектурный контраст. Здания, построенные позже, выглядели как-то нелепо и уродливо в сравнении с теми зданиями, которые какой-то граф или князь строил для себя.
Природа Подмосковья потрясла меня своей красотой: вековыми деревьями, необыкновенно чистым воздухом.
Для меня, больше двенадцати лет проведшего в лечебном учреждении в окружении песков и камышей, с воздухом, наполненным запахом болотных испарений, этот уголок природы казался чем-то запредельно прекрасным.
В санатории лежали дети, перенесшие операции и проходящие реабилитацию. Среди них были также и лежачие больные. Каждый день полагалось вывозить детей на прогулку. Я просто наслаждался лесом, в котором находился впервые. Воздух умиротворял меня как хорошее обезболивающее. Он был какой-то очень чистый, легкий, настоянный на хвое – умопомрачительном запахе, бледное подобие которого в Астрахани я обонял только один раз в год, когда в нашем санатории устраивали новогоднюю елку.
Проблем с моим «впадением» в детство не было никаких. Может быть, за исключением одной небольшой детали – общения к медсестрам и санитаркам, многие из которых были на пару лет моложе меня. К работникам санатория, ко всему персоналу, обязательно нужно было обращаться на «вы». Иногда я забывался и к некоторым из них, особо молодым, обращался на «ты». В итоге несколько раз получал выговор. На меня смотрели широко раскрытыми глазами, в которых читалось неподдельное удивление: «Как ты смеешь?»
Однажды это случилось примерно через неделю. Меня вывезли на кровати в парк. Все было как обычно, я наслаждался природой и воздухом. Приближалось время обеда, и за мной пришли две молоденькие медсестры. К одной из них я как-то обратился на «ты», на что она грозно свела брови на переносице.
– Не смей нам «тыкать», – было сказано очень строгим голосом. – Подружек себе нашел!
– Вы тогда меня тоже, пожалуйста, на «вы» и Антон Михайлович, – улыбнулся я, однако быстро сориентировался. – Извините, пожалуйста! Больше не повторится. Я обещаю.
Теперь те же самые сестры везли меня обедать. Они как-то очень странно переглядывались и непонятно чему улыбались.
– Ты где живешь? – неожиданно спросила одна из них.
– Я из Астрахани.
– Так, сколько тебе лет? – это было что-то новенькое, но отвечать честно я не мог. Врать тоже особого желания не было.
– Шишнадцать.
– Угу-угу, – улыбаясь широкой улыбкой, закивала одна из девчонок.
– В общем, ты к нам обращайся на «вы», только когда вокруг дети, – произнесла вдруг вторая из моих «извозчиц». – Чтобы другим дурного примера не подавать. Нехорошо, если они с нами на «ты» будут. Ты ведь понимаешь?
Я кивнул головой, однако ничего не понимал. Почему это вдруг они заговорили со мной о возрасте, и почему вдруг начал обсуждаться вопрос, к кому, когда и как надо обращаться.
