Вот только в самый последний момент, в самые черные минуты отчаяния что-то удерживало меня от рокового шага. Так что же? Может быть гамлетовский «страх чего-то после смерти»? Не знаю. Если вдуматься, то мое земное существование, лишенное всего самого дорогого для человека: общения с друзьями и женщинами, плодотворной работы, рождения и воплощения идей, знакомств, открытий, путешествий… лишенная подвижности, а значит, и всего с ней связанного, замурованная в четырех стенах, моя жизнь мало чем отличалась от Вечной Безмолвной Пустоты – того что, как мне казалось, ожидало меня за порогом бытия. Так чего мне бояться? Загробного одиночества? Это слишком… Я был бесконечно одинок и несчастен сейчас, и, конечно же, не боялся, что стану еще более несчастным, перейдя в мир иной. Мое атеистическое мышление категорически отвергало маловразумительное горение в адском пламени, которое полагалось мне как самоубийце и которое на фоне неутихающей боли от переломов воспринималось чем-то вроде детской страшилки на ночь.
Нет, не страх «чего-то после» удерживал меня от рокового шага, не страх был спасителем моей жизни. Спасителями и хранителями ее были Иллюзия и Надежда. Великая Иллюзия, что, несмотря на болезнь, я такой же, как другие люди, что я имею право на достойную жизнь, и Великая Надежда, что когда-нибудь так произойдет. Но это будет возможным только в том случае, если я буду жить.
* * *
Я живу – пытаюсь нащупать свой путь, рвусь использовать любую возможность, малейшую лазейку, чтобы добраться, доползти до своей цели. Но почему даже в такой малости мне отказывают? Сам же Иван, прежде чем крепко встать на ноги, прошел через много чего, нахлебался трудностей под завязку, полной ложкой, от души. Уж он-то, казалось, должен воспринять мои усилия, как нормальную человеческую потребность. Но не воспринимает. В его сознании сформировался свой собственный мир, где для успеха нужны крепкие кости и мышцы, нахрапистость и всегдашняя готовность драться за свои интересы, и в этом мире нет места таким, как я. Почему? Ведь я не стою на его пути, на многое не претендую, многого мне просто не надо – я всего лишь пытаюсь найти свою дорогу в жизни, преодолеваю, как могу, трудности и терплю. Я хочу всего лишь, так же как Иван, жить, осознавая нужность своего существования. Всего лишь найти возможность самому себя обеспечивать, а не прозябать на подачках государства, питаться не тем, что оно положит в мою миску, а тем, что я сам себе смогу позволить и сам выбрать. Потребуется сидеть на хлебе и воде? Буду сидеть. Главное, чтобы это был мой хлеб, а не казенный. Я хочу жить осмысленной жизнью, своей, а не той, которую навязывает мне безликое государство. Но Иван предлагает мне умереть. Почему? Потому что видит во мне не человека, а исковерканное болезнью тело, от которого обществу нет никакой пользы. Но ведь это же не так, Ваня!
* * *
Может быть, добровольная смерть – это выход. Может быть. Если она добровольная. Но меня к ней насильно подталкивали жизненные обстоятельства. Толкали усердно, не отвлекаясь. Они непрерывно сжимали вокруг меня пространство, вынуждая подвести, наконец, последнюю черту. Они давали мне понять, что здесь, в этой жизни я лишний, ненужный, никчемный и несчастный, обреченный на постоянные физические и моральные мучения, на абсолютную зависимость от опекунов. Когда же я не понимал намеков, мне предлагали вот так прямо, без дипломатических ухищрений, взять и «повеситься».
Но я не люблю, когда меня берут за горло. Да, я организовал для себя «запасной выход». Но потому он и запасной, что может не пригодиться. Никогда. Потому что мой сознательный выбор всегда был один – жизнь, а «неприкосновенный запас» – это на случай катастрофы. Которой пока не было.
Мою смерть вряд ли кто заметит. Для родных я уже мертвый, а государству вообще «по фигу», хотя, когда пришел срок идти его защищать, не только завалило меня повестками, сам военком, поеживаясь, прибежал в санаторий проведать «хитрожопого инвалида». Так какой резон мне умирать? У Смерти вариантов нет.
Зато они есть у Жизни. Жизнь еще дает мне шанс на успех. И я очень хочу попробовать его на вкус: оказаться в гуще событий, участвовать в них, влиять на них, помогать другим людям и, по возможности, ни от кого не зависеть. Не хочу быть жалким недочеловеком, сваленным в вонючую лужу на обочине – не для этого я родился.
И главное: жить мне или умереть – буду решать только я сам. Советчиков прошу – не беспокоить.
* * *
Через неделю Иван выписывался. Поговорив с женой, он определился. Операция пока она не являлась жизненно необходимой, откладывалась на «потом».
Ему дали направление приехать через полгода, на обследование. Окончательно поняв, что едет домой, парень очень обрадовался.
Все произошло примерно так же, как и в тот вечер, когда Иван решил поговорить о целесообразности моей жизни. Мы были в палате одни, когда совершенно неожиданно Иван встал и подошел ко мне.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал он, садясь на мою кровать.
Это меня удивило.
– О чем?
За все время, проведенное вместе с нами, я успел заметить, что Иван брезговал мной. Подавая мне что-нибудь по моей просьбе, он всегда старался сделать это так, чтобы ни в коем случае не коснуться меня. Тем более, он старался не приближаться ко мне, если в этом не было крайней необходимости. На мою кровать он сел впервые.
– Я хотел у тебя занять денег, – голос у него был просительный. Сделав небольшую паузу, он добавил: – На билет до Тюмени.
– У тебя же есть деньги?! – удивился я.
– Нет. Я все растратил.
Вообще-то, это было не мое дело, но об одолжении он просил меня, поэтому я все же решил спросить:
– На что ты мог это растратить? У тебя же было несколько сотен. Ты же сам показывал нам.
– Было. А сейчас нет, – в голосе его появилась злость.
– У меня есть немного денег. Но это все что у меня есть и взять мне больше неоткуда.
– Я знаю. Ты не переживай. Я, как приеду домой, сразу тебе деньги вышлю, – он говорил уверенно, и я проникся ощущением, что проблем с возвращением не возникнет.
– А ты что, не мог жену попросить тебе деньги выслать? – отдавать последнее, что у меня было, не очень-то и хотелось. Что-то меня напрягало. Но Иван просил о помощи, и отказать значило еще раз подтвердить его рассуждения о моей «бесполезности».
– Пока она мне пришлет, пройдет дня два или три. К тому же, когда я с ней разговаривал, она сказала, что сейчас в семье с деньгами проблема. Я не работаю. Уезжая, я оставил ей денег, но за полтора месяца она все потратила. Дети все же.
Он меня убедил. В конце концов, чем я рисковал? Не могло же случиться так, чтобы он меня обманул. Он ведь прилично зарабатывает.
– Возьми у меня в сумочке, – я указал на тумбочку. – В верхнем ящике. Только, у меня всего семьдесят пять рублей, и больше нет.
– Да, да! Я знаю, – он открыл ящик и вытащил из сумочки все деньги, которые у меня были.
