Мы с Валентиной Александровной попрощались, когда она привезла меня из аэропорта в астраханскую Первую областную клиническую больницу.
* * *
Я вновь попал в то самое отделение, где провел восемь долгих месяцев в напрасных ожиданиях: сначала – направления в Саратовский НИИ травматологии и ортопедии, потом – операции, легкомысленно обещанной уважаемым профессором. Все тут было знакомо. И все меня знали. И я знал, что на этот раз надолго здесь не задержусь. Областная больница была просто пунктом «пересылки» меня дальше.
Я был потрясен количеством врачей, которых требовалось пройти, и обилием справок, которые нужно было собрать, чтобы попасть в предназначенное мне «убогое» заведение. «В космос они меня запускать собрались что ли, гады», – обреченно думал я, приезжая в очередной кабинет. Кроме врачей, исследовавших все мои органы, слух, зрение и прочее, я должен был пройти осмотр у психиатра. На мой непроизвольный вопрос: «А зачем?» – получил твердый и мотивированный ответ: «Чтобы направить вас в учреждение по профилю». Я проникся ответственностью момента. Наивный.
Это была женщина лет сорока, не помню, как выглядела, помню только умный и внимательный взгляд, который она устремила на меня, сев рядом на стул.
– Я – психиатр.
– Я знаю.
– Можно я с вами поговорю.
– Конечно, вы же для этого пришли.
– Можете ли вы читать?
– Учился когда-то…
– Прочитаете вот это?
Она дала мне книгу с уже открытой страницей. Не помню текста, помню только, что книга почему-то была перевернута, что называется, «вверх ногами». Я удивленно посмотрел на психиатра, тем не менее, прочитал несколько вывернутых строк. Потом демонстративно перевернул книгу.
– Извините, мне так удобнее…
– Все. Нормален.
– Спасибо.
Она при мне написала какую-то справку и расписалась. Это был самый запоминающийся осмотр, самым запоминающимся специалистом, все остальное проходило заурядно и неинтересно.
В то время пока я морально готовился перейти к другому образу жизни, в мир, так сказать, иной – «государственно-патронажный», в больнице собирались справки, которые нужны были для этого перехода. Как говорится – «без бумажки ты букашка, а с бумажкой…» Кстати, ощущения мои тогда напоминали именно букашкины страдания. Я постигал полную свою ничтожность перед заглатывающей меня государственной Системой социального обеспечения.
Из бабушкиной квартиры я выписался. Медсестра, которая занималась этим, принесла мой паспорт, где красовалась печать, удостоверяющая мое «выбытие», там же в паспорте находилась какая-то бумажка. На ней было написано и заверено печатью, что я действительно более не проживаю в той квартире, в которой проживал. В общем, просто еще одно подтверждение того, что я превратился в бомжа.
Итак, во всеоружии, как мне казалось, то есть со всех сторон осмотренный, утвержденный и проштампованный, – я приготовился к финальному эпизоду своей несложившейся жизни.
Happy birthday to you!
По странному совпадению мое переселение в «другой мир» было назначено и предпринято в день моего рождения. Мне исполнялось двадцать три, и происходило это 23 августа 1988 года. Вместо поздравлений и именинного пирога меня ждала дорога в мой ад.
Август в Астрахани – жаркий месяц. А ехали мы часа два с половиной. Самое ближайшее для меня место «по профилю» оказалось в сельской местности, в Камызякском районе, и называлось «Волго-каспийский дом-интернат для престарелых и инвалидов». Поездка получилась мучительной, с двумя паромными переправами. Если учесть то, что в том году я перенес две операции и еще не вполне от них оправился, если учесть, что дороги в Астрахани оставляют желать лучшего до сих пор, а тогда это было… Каждый толчок на кочках и ухабах отдавался болью. Если добавить августовскую жару… В общем, поездка была настоящей пыткой.
Доехали мы к полудню. Жаркое солнце прокалило насквозь машину. Все мое белье было мокрым от пота, кожа невыносимо чесалась, от тряски ныл позвоночник, вдобавок разболелась голова. Медсестра, сопровождавшая меня, пошла искать, кто бы меня принял. Минут через пятнадцать вернулась. Врача не было. Никого не было. Дом-интернат находился в сельской местности и, как раз в это время, все разошлись по домам, на обед. Нужно ждать.
Прождав часа полтора, медсестра пошла снова. Вернулась она на этот раз уже через полчаса.
– Едем назад. Не принимают.
– Почему?
Нет справки психиатра. Точнее – она есть, но нет печати удостоверяющей, что ты нормальный.
– Едем. Она сказала, так положено.
«Она сказала» и «так положено». Ключевые выражения. Спорить бесполезно. Мы поехали назад. Тем же путем, по тем же ухабам и кочкам, по той же жаре. Никто, пока мы находились на территории дома-интерната, даже не вышел к машине, чтобы посмотреть на новосела, предложить воды – жара все-таки. Да в общем-то я и не хотел воды. Может быть, и хотел, но в то время уже не мог думать о воде. Ни о чем я думать не мог. Было пусто. Пусто, как будто что-то выгорело и в душе, и в голове. В больницу мы вернулись часам к пяти дня. В общей сложности в этот день я восемь часов провел в раскаленной машине.
Нас встретили с недоумением. Уже заканчивался рабочий день, и, отправляя меня утром в путь, увидеть меня вновь никто не рассчитывал. Вообще в больнице я был нежеланный пациент. Во-превых, просто занимал койко-место, которое было нужно другим. Во-вторых, не очень хотелось врачам вообще видеть меня, после того «лечения», которое они учинили мне два года назад. Но я вернулся.
Печать поставили на следующий день, и я предпринял вторую попытку перемещения на свое новое, и как я верил, последнее место жительства. На этот раз я летел вертолетом. Это была государственная премия. Не мне, конечно, а той растыке, которая забыла поставить печать на злополучной справке. Из-за капли чернил сжечь тонну керосина…
Меня на машине довезли до аэропорта, через заднюю дверь загрузили в брюхо этого железного насекомого. Я впервые летал на таком «чуде техники». Вертолет был небольшой, предназначенный для перевозки больных из сельских районов в областную больницу. Так называемая «Санавиация». Шум стоял дикий и заглушал не только слова, но даже мои собственные мысли. Я лежал на носилках, которые стояли на полу вертолета, и каждой клеткой ощущал вибрацию двигателя.
Погода в этот раз стояла облачная, и летели мы значительно меньше, чем накануне тряслись в машине. Приземлились метрах в пятистах от того самого дома, куда целеустремленно и последовательно помещали меня то ли обстоятельства, то ли государство, которое таких, как я, предпочитало содержать в медико-социальных резервациях. Через некоторое время к вертолету подошла машина и меня «перегрузили».
Минут через десять, после того как медсестра пошла показывать мои документы в «приемный покой», она вернулась.
