– Хоп, хоп, – бурчал он время от времени. – Сперва ешь, потом шоу!
Расставив по клетке разные миски, он двинулся дальше. Для Ромео и Джульетты здесь был зерновой корм, Флойду предназначались бананы и что-то вроде каши, довольно-таки отвратительной на вид – я предпочел не задумываться о том, что там было намешано. Для О’Нелли приготовили свежую траву и морковку, Пат и Паташон набросились на миски с кусочками мяса, а в мою сторону директор цирка толкнул огромную миску с жареной куриной печенкой.
Ух ты! О’Нелли была права. Хоть этот Балотелли и не отличался особым дружелюбием – по крайней мере, до сих пор он ни разу его не проявлял, – но об угощении своих пернатых и хвостатых артистов он, похоже, умел позаботиться на славу. Для начала я осторожно принюхался к огромной порции. Пахло по-настоящему вкусно! Как будто бабушка готовила. И я наконец хорошенько налег на еду – ведь, если не считать горстки сухого корма утром, я сегодня еще ничего не ел и был совершенно обессилен. Ммм, как вкусно!
Вдруг моя восхитительная трапеза была прервана смущенным покашливанием. Я поднял взгляд и увидел Бартоломео, который с просящим видом бродил вдоль клетки и терся о прутья. Ах да, вспомнил я, есть же еще и он! И, строго говоря, печенка, которую я уминал с уютным чавканьем, вообщето предназначалась ему. Поэтому я решил не жадничать и подтолкнул миску к решетке так, чтобы Бартоломео мог легко достать до нее лапой. Он тут же выудил себе кусочек, и вскоре мы совместными усилиями дружно опустошили миску. В конце концов, еды в ней было столько, что запросто хватило бы и на четырех кошек.
Насытившись, я облизал мордочку и довольно замурлыкал.
– Вас каждый день так вкусно кормят? – спросил я у Бартоломео.
– Кто хорошо работает, должен хорошо есть, так говорит синьор Балотелли, – ответил он.
– Он вроде ничего, этот ваш начальник. Видимо, из тех, у кого за суровой оболочкой кроется доброе сердце, да?
Бартоломео тяжело вздохнул:
– Ну разве что касается корма. Для него нет ничего важнее шоу, все остальное не в счет. И чтобы мы могли хорошо выступать, он и кормит нас как следует. Еда в обмен на работу, понимаешь?
Я кивнул, хотя на самом деле понимал не до конца. Мне-то ведь дают корм просто так, ничего не требуя взамен, и уж тем более никто не ждет от меня, что я вдруг начну выделывать какие-то трюки. Еще чего не хватало!
– Но если мы провалим выступление, настроение Балотелли тут же резко поменяется, – продолжал Бартоломео.
– Ах же святые сардины в масле! – вырвалось у меня в испуге. – И тогда он перестанет вас кормить?
– Хуже, – мрачно произнес Бартоломео.
– Лишит ласки? – продолжил гадать я. – Не будет гладить?
Кот невесело рассмеялся:
– Можно подумать, нас тут вообще когда-нибудь гладили! Разве что иногда перепадет ободрительный шлепок после особенно удачного представления – и только. Пат с Паташоном верно сказали. Если мы перестанем справляться со своими обязанностями, от нас попросту избавятся.
Я судорожно сглотнул и еле слышно просипел:
– Что ты имеешь в виду?
Бартоломео снова вздохнул:
– Если мы выйдем из строя, например из-за болезни, то представление сорвется. А если представление сорвется, Балотелли не заработает денег. А если он не заработает денег, он не сможет ни купить нам корм, ни заплатить своим двуногим артистам. Короче говоря, если мы не будем работать, то тут же лишимся права на существование…
– …и попадем в приют. Well, это если повезет! – добавила О’Нелли, присоединившись к разговору. Изо рта у нее все еще свисал пучок травы, который она жевала в задумчивости.
– Но это же ужасно! – жалобно мяукнул я.
– Это жизнь, that’s life! – философски ответила коза.
– Так уж тут все устроено, – объяснил в свою очередь Флойд, незаметно подтянувшийся к нам с остальной труппой. – Помните старого доброго Дикки?…
– Царство ему небесное! – гавкнула Пат.
– А кто такой этот Дикки? – с любопытством осведомился я.
– Дикки – вьетнамская вислобрюхая свинья. Точнее сказать, Дикки был вьетнамской вислобрюхой свиньей, – пояснила О’Нелли. – Очень хороший парень, добродушный и дружелюбный, ну разве что слегка неповоротливый. Впрочем, с таким весом это и неудивительно…
– Он был одним из нас, – продолжил Бартоломео, – на протяжении долгих лет. Но в какой-то момент он заболел и не смог продолжать выступать. Однажды утром он вдруг пропал – просто исчез, и все. Больше мы никогда ничего о нем не слышали…
– Понимаешь теперь, почему нам было так важно, чтобы ты заменил Бартоломео? – спросила О’Нелли. – Мы боимся, что нас ждет та же судьба, что и старого доброго Дикки. Ведь если Бартоломео сорвет номер, то и все шоу коту под хвост. Для нас всех это вопрос жизни и смерти!
Меня словно молнией поразило. Не может такого быть! Это совершенно бесчеловечно! По всей видимости, с моими новыми друзьями обращаются как с какими-то лишенными чувств неодушевленными предметами. Используют, а потом выбрасывают как отработанный материал.
– Это же просто ужасно! – возмущенно сказал я. – Балотелли не может так поступить!
– Может, – пискнул Флойд с округлившимися от страха глазами.
– Парни! – решительно воскликнул я и, боковым зрением заметив О’Нелли, Пат и Джульетту, добавил: – И… э-э… девчонки! Ничего не бойтесь, я с вами. И я вас в беде не брошу. Пока вы во мне нуждаетесь, я никуда не уйду, клянусь честью!
Флойд воодушевленно похлопал меня по плечу, Ромео и Джульетта забили крыльями в радостном возбуждении, Пат и Паташон одобрительно залаяли, а О’Нелли дружески подтолкнула меня рогами. Бартоломео довольно замурлыкал.
– Ты и правда молодец, Уинстон, – с уважением сказал он.
Да, я тоже так считаю. В конце концов, это ведь дело принципа. Раз уж люди эксплуатируют животных, нам нужно держаться вместе. Вместе мы сила!
Я ясно понимал одно: шантаж шантажом, но я не могу отсюда уйти, пока мои приятели-звери во мне нуждаются – хотя Кира наверняка будет страшно обо мне беспокоиться.
Словно прочитав мои мысли, Бартоломео мяукнул:
– Не переживай, друг мой. Через день-два я поправлюсь, и тогда мы сразу же отведем тебя обратно к семье.
– Порядок, alright! – проблеяла О’Нелли. – А теперь – время шоу, it’s showtime!
Пока за кулисами происходило кормление диких зверей и прочая неразбериха, цирковой шатер постепенно наполнялся публикой перед дневным представлением.
До моего слуха доносились взволнованный детский смех и музыка, а до обоняния – запах попкорна и жареного миндаля.
