Допустим, раскачает и уронит – и что дальше? Ремни от падения не лопнут, нечего и мечтать. Будет ждать прихода насильников и палачей, лежа в менее удобной позе, – только и всего.
Вот если бы, раскачав и опрокинув большой стол, зацепить в падении столик с инструментами для потрошения… И ухватить с него (мечтать, так уж мечтать) какой-нибудь врачебный ножичек… Тогда, изогнув до предела кисть, можно перерезать петлю на ней… А дальше будет проще.
Бред… Она даже не знала, стоит ли вообще рядом инструментальный столик. В их больничке стоял, но что с того… А если стоит, то с какой стороны? На каком расстоянии? Раскачивать большой стол наугад, авось да повезет? Она продала бы себя дьяволу, лишь бы нормально поднять голову хоть на пару секунд и бросить быстрый взгляд вокруг.
Но дьявол, скорее всего, миф, как и инопланетяне. И такой заклад не примет.
Так что лежите спокойно, Елизавета Пахомовна, пяльтесь в потолок, и…
«Я дебилка и тупорезка», – подумала Лиза с редкой для себя самокритичностью.
Все это время у нее над головой висело громадное зеркало. А она только сейчас заметила.
Корпус здоровенного осветительного прибора, нависшего над ней, был сделан из полированной нержавейки. И в ней отражалось все, что находилось внизу. Мутновато отражалось и искаженно, но тут уж не до жира…
Она вглядывалась в гладкую металлическую поверхность до рези в глазах, пытаясь опознать смутные пятна отражений. Вот это, большое и светлое, – ее стол. Мелких деталей, вроде привязных ремней, не разглядеть, да и пофиг. Гораздо интереснее два других пятна, поменьше. Судя по их размерам и форме, могут оказаться тем, что она ищет. Двумя инструментальными столиками. Или же на одном стоит прибор или приборы (что-то ведь гудит тут над ухом), а потрошильные железки на другом.
В любом случае тот столик, что у изголовья, интереса не представляет. Слишком он далеко. Всего-то пара шагов, но для нее это как обратная сторона Луны. А вот второй стоит гораздо интереснее. Слева и почти вплотную. Причем как раз там, где петля прихватила кисть. Падать надо в ту сторону. Опрокинет столик, железки разлетятся, и если фартанет, то какая-нибудь окажется рядом с пальцами.
…Давно, в босоногом детстве, маленькую Лизоньку очень удивляла немудреная деревенская забава – качели. Не могла взять в толк, как так получается: стоит парень или девка на деревянной перекладине, земли не касается, не отталкивается, а качели все равно раскачиваются все сильнее и сильнее. Она слыхом не слыхивала о древнем греке по имени Архимед, о его знаменитых словах про точку опоры и перевернутый мир. Но знала эмпирически: чтобы что-то куда-то столкнуть, надлежит о что-нибудь другое хорошенько опираться и отталкиваться… Подросла и перестала удивляться, привыкла и сама любила раскачиваться высоко-высоко, взлетая над кронами черемух, росших у дома. Выше, выше, еще выше, до полного оборота, – и плевать на старого глупого грека.
А сейчас она пыталась превратить в подобие качелей акушерский стол. Дергалась несколько минут, но все впустую, стол даже не шелохнулся. Старина Архимед, о котором она не знала, сумел взять реванш (на самом деле основание стола притягивали к полу четыре здоровенных анкерных болта, но об этом Лиза тоже не знала).
Полежала неподвижно пару минут, переживая разочарование… Затем попыталась дотянуться до столика пальцами левой руки, пропихнув запястье сквозь петлю, насколько уж смогла, – смогла на пару сантиметров, не дальше.
Ни на что не надеялась, но подушечка среднего пальца, только она, к чему-то прикоснулась. Не металл… и не пластик… ткань, похоже.
Она смогла дотянуться до столика, до тряпки, прикрывавшей инструменты, – а больше не могла ничего, не хватало считаных сантиметров, и это было обиднее всего.
Лиза полностью расслабила мышцы левой руки и вдавила ее в петлю, насколько хватило сил. Теперь палец, по-прежнему лишь один, ощущал не только ткань, но и нечто твердое под ней. Она скребла и скребла ногтем по этому твердому, пытаясь подтянуть столик, и понимала: если он не на колесиках, то хоть ускребись, толку не будет…
Столик был на колесиках. И покатился к ней. Вернее, пополз – неимоверно медленно, приближаясь микрон за микроном. Потом она сумела хорошенько зацепиться за бортик, подкатила одним рывком, – и едва удержалась от ликующего вопля, способного переполошить всю Базу.
Начала шарить пальцами по инструментам, на ощупь подбирая нужный. Не то… не то… какая-то фигня с кольцами на концах… может, ножницы?.. нет, зажим или щипчики, не то… а вот это… что там на конце… ага, годится…
Она лежала, крепко стиснув скальпель, и не спешила приступать к делу. Ее попытки изрядно нарушили кровоток в руке, туго сдавленной петлей. Пусть пройдет онемение пальцев, обидно будет уронить инструмент в полушаге от свободы.
Онемение отступало и почти прошло, когда послышался звук открываемой двери и голоса за ней. Лизе захотелось взвыть, как волчице, потерявшей детенышей.
Не успела, совсем чуть не успела.
Глава 6
На воле и в плену (выжидательный ход)
– Ну как, хороша? – спросил Рымарь с какой-то не совсем понятной Кириллу гордостью: ни дать ни взять самая первая в человеческой истории презентация: Господь демонстрирует Адаму свежесотворенную Еву.
Девушка и в самом деле лежала на акушерском столе в костюме Евы – прикрывавшую ее простынку доктор только что сдернул эффектным жестом.
Кирилл вздохнул. По всем канонам прочитанных книг ему сейчас полагалось оказаться наповал сраженным красотой пленницы и влюбиться в нее без памяти; по тем же канонам ей надлежало ответить столь же пламенной страстью, и эта страсть смела бы все стоящие между ними и перед ними преграды, и после многих приключений и передряг влюбленная парочка превратилась бы в счастливое семейство, мирно и счастливо живущее в стороне от стрельбы, крови, пожаров…
Увы, жизнь редко следует романным штампам. Кирилл, по крайней мере, с лету не влюбился. Наверное, не влюбился… Он не знал в точности, как это бывает. Вроде полагается терять сон и аппетит? Не потерял. Подкреплялся в последний раз несколько часов назад, да и то концентратом из сухпайка, заваренным в котелке, – и охотно прогулялся бы сейчас до столовой. С подушкой тоже охотно пообщался бы.
Но все же девушка чем-то зацепила… И показалась симпатичной. Лицо, не знавшее косметики, Кириллу понравилось. Мышцы ног и рук могли бы быть развиты чуть менее, а бюст чуть более, но он сейчас понял, что ему по сердцу такой тип красоты – боевой и спортивный.
– Красивая… – констатировал он.
Девушка не ответила, да и не могла ответить, ибо снова отключилась от окружающей действительности.
Зато ответил Рымарь:
– Знаешь, я девятнадцатилетним курсантом военмеда влюбился в разведенку на пять лет себя старше. Первой у меня была… такой красавицей казалась, ух… Жениться хотел, даже кольцо купил для предложения.
