Один лишь Щюлка (примерно так он, с трудом и неразборчиво, произносил свое имя Шура) остался равнодушен к доносящимся ароматам, у него была особая диета. Ну и ладно, когда в компании едок по имени Боба, лишних порций в котле не останется.
Ароматы достигли такой концентрации, что даже молчавший Хрюнчик не выдержал, простонал:
– Разливай уж… А то как бы ам-би-ва-лент-ность не случилась: кровососы ведь пожалуют, небось на Базе твой гуляш учуять можно.
Марьяша сняла пробу, кивнула, сделала знак Бобе: убирай, дескать, котел с огня.
Он убрал, и следующие полчаса ситуация балансировала на самом краю, на самой грани голодного бунта: Марьяша никого к гуляшу не подпустила, сказав, что блюдо, в общем-то, готово, но должно еще с полчаса постоять, накрытое крышкой, дабы приобрести наиболее полный и гармоничный вкус. Доспеть и немного остыть.
Полчаса показались голодной компании вечностью, и парни не стеснялись в выражениях, пересказывая требования своих бунтующих желудков. Зато потом…
Потом Марьяша купалась в лучах заслуженной славы и в озере восхищенных комплиментов, и получила два предложения руки и сердца (одно прозвучало вроде даже всерьез), и еще одно предложение – помогать ей по хозяйству: с водой, с дровами, с прочим – за позволение иногда угоститься обедом. Даже Дрын прекратил злобно зыркать и выдавил из себя пару похвал.
Недаром говорят, что путь к мужскому сердцу проходит через желудок. Лишь сердце Щюлки завоевать таким путем Марьяша не могла – ни единая ложка гуляша к нему в желудок не попала. Да и не протиснуть обычную ложку в его рот.
Там, где у остальных людей губы, щеки, нос и все прочее, – у Щюлки торчал вперед небольшой хобот, сходящийся на конус с крохотным круглым отверстием-присоской на конце. Этим-то отверстием он и ел, и пил, и даже пытался разговаривать, но получалось плохо. Может, даже с девушками целовался, кто его знает, Марьяша со свечкой не стояла, – но едва ли какая-то рискнула, ибо выглядела присоска неприятно и опасно, внутри по кругу располагались два ряда мелких остреньких зубов, причем ядовитых.
Питался Щюлка своеобразно, в два присеста. Куснет пищу, вспрыснет яд и отложит часа на два, на три, и лишь потом высасывает получившуюся кашицу. Мог, разумеется, и суп всосать, и нормальную кашу, если жидкая, но их желудок Щюлки не принимал. Пищей служили небольшие зверьки, вроде крыс, хомуг и ежиков, и даже подозревали Щюлку в пропаже нескольких кошек, но он открещивался энергичными жестами и невнятным бормотанием. А в остальном человек как человек, руки нормальные, ноги нормальные, и между ног все в порядке, – Марьяша помнила это еще с тех времен, когда общей компанией купались в речке…
В общем, знаменитым гуляшом Щюлка сегодня не причастился. По дороге словил под камнем хомугу, а позже высосал в сторонке, аппетит остальным не портил. Однако даже он присоединился к хору ценителей Марьяшиных кулинарных талантов, слов было не разобрать, но жесты у Щюлки всегда были очень красноречивые.
Увы, минута славы долго не продлилась (вернее, десятиминутка славы, точности ради). Лиза снова вышла на связь.
Марьяша замахала на парней руками: отойдите, мол, и замолкните, слова всегда сопровождаются сильным мысленным эхом, – они не поняли, тогда она вскочила сама, побежала в сторону, скрылась между деревьями.
– Обиделась… – сказал ничего не понявший Хрюнчик (именно он почти всерьез предлагал руку и сердце). – Ты, Жуга, хвали, да меру знай. Ты чё за об-струк-ци-ю про ее сиськи завел? Опиздоуметь за два дня без бабы успел? Она тебе чё, сиськами гуляш варила?
Жуга сам понял, что нахамил и проштрафился, – и не стал отругиваться, смущенно поскреб щеку шестипалой рукой.
…Похоже, Лиза отдалилась от непонятной машины, напрочь заглушавшей все мысли, – точно так же, как глушит слова рев двигателей обычных кровососовых машин (о том, что непонятной машиной был главный компьютер Базы, сестры знать не могли).
Проблемы ментальной связи разрешились, но у Лизы – там, под землей – начались другие. Кровососы, на удивление равнодушно отнесшиеся к ее побегу, наконец спохватились и начали охоту на беглянку.
И теперь она уже сомневалась, что сумеет пробиться на поверхность… Прежний ее план спасения пошел псу под хвост. Предусматривал он, что Марьяша и парни сейчас покушают и передохнут, а выступят к Базе глубокой ночью. Достанут из тайника припрятанные стволы и устроят пальбу рядом с логовом кровососов – уже под утро, когда у часовых будут слипаться глаза и бдительность ослабеет. Марьяше к самому логову соваться не стоит, она должна ждать в отдалении и держать связь с Лизой. Потому как уносить ноги парням придется резво, возможно, отстреливаясь, – помощи в таком деле от Марьяши никакой, одна помеха.
А сама Лиза под шумок пальбы отыщет лазейку в проволочных заграждениях с другой стороны, дальней от той, куда стянутся кровососы. Такие лазейки есть, она знала точно – мобили тайком от начальства шастают в ближние к Базе деревни, приобретают сивуху в обмен на консервы, а иногда, если повезет, даже патронами расплачиваются.
Изменившиеся обстоятельства прикончили этот план, но Лиза уже успела сочинить новый – рискованный, основанный на блефе и обмане, к тому же теперь требующий непосредственного участия Марьяши. Бобу сестрица тоже включила в свою задумку, отведя ему важную роль.
Инструкции Лиза выдавала отрывисто, с паузами. Похоже, погоня и впрямь висела у нее на хвосте. Потом и вовсе оборвала ментальный контакт, сказав, что свяжется позже, сейчас не до того.
Марьяша постояла в одиночестве, поразмыслила. И поняла, что затеянные Лизой блеф и обман могут обернуться самой настоящей правдой… Вернее, могли бы… Но не обернутся. Потому что их мать упала с пулей в голове, не добежав несколько шагов до леса. И все же… все же… нет, не сумеет, через некоторые вещи ей не перешагнуть… или все-таки…
Она услышала, как перекликаются парни, уставшие ждать ее возвращения и отправившиеся на поиски. Поняла, что стоит здесь слишком долго, завершив общение с Лизой, – и пошагала навстречу приближавшимся голосам.
Глава 8
Каморка папы Карло (вилка)
– Зачем сами корячились? – недоуменно спросил Кирилл, разглядывая стену. – Пригнали бы пяток мобилей, да и все.
Все равно никаких тайн и секретов мобилизованные не узнали бы: стена была как стена. Гипсокартон, на нем слой краски. Ни вмурованного сейфа, ни секретного хода, куда-нибудь ведущего – в казарму взбунтовавшегося стройбата, например.
Но зачем-то они с Ковачем отодвигали тяжеленный шкаф, набитый папками с документами… Хорошо замаскированный тайник? А что внутри?
Пикантность ситуации состояла в том, что шкаф прикрывал гипотетический тайник в кабинете начальника штаба части. В собственном кабине Кирилла. А он ни сном, ни духом. Как папа Карло, живший в каморке с секретной дверью и понятия не имевший, что она скрывается за нарисованным на холсте очагом.
На риторический вопрос Ковач отвечать не стал. Разглядывал открывшуюся стену так и этак, постучал в трех-четырех местах костяшкой согнутого пальца. Звук показался Кириллу везде одинаковым, но особист удовлетворенно кивнул, словно нашел искомое. Произнес:
