Она не выдержала, потянула руку к голове. Слишком уж дорог был ей этот крестик… Нет, ни в бога, ни в черта она не верила, носила крестик в память о матери. Этот крестик Лизе да тоненькое золотое колечко Марьяше – вот и все наследство, что досталось сестрам, драгоценности у Натальи Седых не изобиловали…
Пальцы нащупали под тканью что-то маленькое, угловатое. Снимать кепку и проверять дальше Лиза не стала. Пусть так, пусть план ей переслал Ковач, безжалостно отправив на убой двух мобилей. Что с того? Он умный, он сообразил, что прятки-догонялки внизу затянулись и грозят еще большей кровью, – и хитро выманил ее сюда, подготовив встречу. Умный, а все-таки дурак, иначе не стал бы заводить разговоры. Потому что под разговор она незаметно, исподволь, сокращала расстояние между ними…
– Убедились, Елизавета Пахомовна? Так что уважьте старика, поболтайте с ним немного. А вот подходить ближе не надо, я могу это расценить как… Стоять!!!
Тишину коридора разорвал выстрел. Лиза почувствовала толчок в ногу, но слабый… Опустила взгляд, увидела: будь берцы ей по размеру, пуля как раз раздробила бы ноготь большого пальца. Вместе с пальцем, понятно. А так только испортила обувку, ладно хоть рикошетом в лоб не засветила, а могла бы…
– Правила игры меняются, – сказал Ковач, и голос его тоже изменился, стал гораздо жестче. – Больше предупреждений не будет. Вторая пуля в лоб. Скальпель кинь в сторону, палку тоже. Можно недалеко, потом подберешь. И продолжим беседу.
Лиза без лишних колебаний откинула в сторону свое немудреное оружие.
Против пистолета все равно не катит. А Ковач не хвастал, со стволом управляется лихо… Вот только того он не знает, что у Лизы осталось последнее оружие, но самое главное. То, что в сторонку не откинешь. То, что под черепом. Пулей, правда, вышибить можно… Но тут уж поглядим, тут как карта ляжет.
Ковач сам не представляет, насколько он сейчас уязвим. Уязвимее всех мобилей, что встречались на пути сюда, хотя казалось бы… Но они все испытывали сильнейшие эмоции: и ненависть к ней, и страх, и похоть… Эмоции охраняли их взбудораженные мозги лучше любой брони. А этот спокоен, как слон. Даже когда гаркнул: «Стоять!» и пальнул – остался спокоен. Не боится он Лизу. И ненависти к ней не питает. И даже трахнуть не хочет, не приглянулась, видать.
И от этого спокойствия мозг Ковача беззащитен. Кабы он еще заткнулся, помолчал, совсем в жилу было бы. Но и так сойдет.
– Слушай и запоминай, – говорил тем временем Ковач. – Когда и если выберешься отсюда, передашь тому, кто курирует и снабжает деньгами вашу ячейку… Стоп! Не делай возмущенное лицо и не втирай, что вы все сами… нет времени на споры. Просто передай: я готов к миру. Готов закончить с этой войной на самых выгодных для Затопья и других непримиримых условиях. И работа для заключения мира уже идет, контакты налажены. Война не нужна ни вам, ни нам – значит, о мире можно договориться. И нужно. Но дело в том…
Лиза перебила. Не хотела втягиваться в споры, пустое, но не сумела смолчать:
– А что же ты с Малыми Полями не договорился, Ковач, а? О мире? Что же ты их сжег и по бревнышку раскатал? И ведь…
Она осеклась, замолчала. Поняла, какую дурость творит… Незачем выводить Ковача из себя справедливыми попреками. Соглашаться с ним надо… Пусть остается спокойным.
Ага, как же… Вывела одна такая. Остался спокоен, хоть бы что дрогнуло. Словно сжигает деревни каждый день по одной, а в праздники – так и по две.
– В Малых Полях было другое. Мы с ними не воевали. Они прикинулись друзьями и убили наших подло, предательски. За подлость надо наказывать. Всегда. Зато теперь и в Печурках, и в Полях, и в Загривье не тронут даже одинокого нашего… даже если он без оружия придет, не тронут.
Лиза знала: не врет. Сумел запугать, что уж…
– Я продолжу. Дело в том, что я здесь не один. На военном совете звучат и другие голоса. Тех, кто считает, что войну можно закончить не миром, а полным уничтожением одной из сторон. Догадайся какой. И нападения боевых ячеек дают лишние козыри тем, кто настроен все выжечь, перепахать и устроить у вас лунный пейзаж. До поры ваши укусы можно было игнорировать. А теперь… – Он замолчал и закончил явно иначе, чем собирался: – А теперь иди. Я сказал, что хотел.
– Погодь… Я тебе тоже скажу. Не хотела, но есть перед тобой должок небольшой, потому и скажу. Ты вот, Ковач, старый, и умный, и, может, даже книжек больше прочел, чем Марьяшка, хотя это вряд ли… А до простого допетрить не можешь. Нельзя, например, о мире с хомугой договариваться, что в подполе у тебя поселилась. Можешь не гнать ее, молочка в блюдце поставить, даже погладить сможешь, когда попривыкнет. А она тебе тараканов по углам ловить будет. Только это не мир, Ковач. Потому что ты ее убить можешь, а она тебя нет. И весь ваш как бы мир из милости твоей. И кончится тот мир, когда ты захочешь. И пока у вас броневики и пулеметы, а у нас дробовики ржавые, – мир у нас может быть, как у человека с хомугой. Говно, а не мир.
– Предлагаешь поделиться автоматами и гранатами?
– И броневиком с большим пулеметом… Нет, двумя броневиками.
«Ладно хоть РСЗО не затребовала, не знает, что есть у нас и такое», – подумал Ковач.
«А ведь ты, Ковач, столкнулся с кем-то, кто ровня тебе, – подумала Лиза. – А то и посильнее… Вот и запросил вдруг мира… Не с заболотниками схлестнулся, часом?»
– Я поразмыслю над твоими предложениями, Елизавета, – сказал он очень серьезно. – Кстати, что за должок? Не припоминаю.
– Упырькам ты своим обещал яйца отрезать и скормить, если меня разложить затеют.
– Понятно. Ладно, Елизавета, ступай и попробуй отсюда выбраться. Код на двери тринадцать пятьдесят семь, дальше сама.
– Так ты че, меня не выведешь? Ну, чтоб я нашим все обсказала… А коли мне с вышки у ограды пуля в башку прилетит? Кто тогда все передаст?
– Прилетит – значит, судьба у тебя такая. Очень ты меня тогда разочаруешь, Елизавета. И я найду другого парламентера.
«Не разочарую, а судьба у меня другая, так что выведешь как миленький… А потом башку сломаешь: с чего, мол, вывести-отпустить решил?»
Отбросив скальпель и дубинку, она за разговором еще сильнее приблизилась к Ковачу – теперь он не останавливал, за пистолет не хватался. Приблизилась и уставилась в глаза, так гораздо легче зацепить.
Если бы Лиза не убивала мобилей при первой возможности, если бы присела и потолковала с ними о том о сем, – может, среди прочего услышала бы легенды о страшном гипнотическом взгляде Ковача, от которого взрослым сильным парням доводилось прудить в штаны и каяться во всех грехах.
Но с мобилями у нее был разговор короткий, и сейчас случилось то, что случилось.
Она почувствовала, что проваливается, что падает в колодцы этих глаз, попыталась зацепиться, удержаться на краю – не сумела, и полетела в бездонную пропасть, и оказалась та не бездонной – Лиза долетела до дна, и ударилась о него, и взорвалась, разлетелась на куски…
