Не рассчитывай на место, дорогая.
Няша приезжает вовремя. Она одета, как для тренировки в спортзале: серый спортивный костюм с малиновой футболкой, виднеющейся из-под молнии; черная бейсболка натянута на безупречные косички. Все это притупляет ее красоту, но ничто не может исказить совершенства скул Няши или сверкающих глаз. Она меньше ростом, чем кажется по телевидению. Женщина почти застенчиво и с серьезным выражением лица вежливо пожимает мне руку.
Эйдан хлопает в ладоши, и разговоры немедленно стихают. Он начинает, приветствуя нас как семью и сообщество. Эйдан говорит о благородном старом слове «труппа», которое как нельзя лучше описывает странствующую группу актеров, полагающихся друг на друга, чтобы выжить. Он вкратце рассказывает о постановке: как она должна обладать грубой силой поэтического слова Бодлера, как должна бросать вызов и провоцировать современную аудиторию, точно так же, как «Цветы зла» бросили вызов столетию, погруженному в сентиментальность эпохи романтизма. Наконец, Эйдан говорит о читке.
– Сегодня не представление и уж точно не прослушивание. Сосредоточьтесь на ясности, на раскрытии значения слов в ваших репликах. У нас будет достаточно времени для актерской игры. Мы впервые вместе смотрим на проект. Здесь никому не нужно производить впечатление на других.
Мы все киваем. Интересно, было ли последнее замечание адресовано мне? Няша снимает бейсболку.
Мой выход на сцену состоится не скоро, поэтому я сначала просто слушаю. Быстро становится понятно, что в отличие от Няши, которая услышала слова Эйдана и просто громко читает вслух, Лоренс прибыл с несколькими собственными идеями. Особенно заметен французский акцент, с каким он читает Бодлера. Патрик поднимает голову на первой же строчке, но Эйдан молчит, пока Лоренс не прочитает несколько страниц.
– Здорово, Лоренс, – наконец, замечает режиссер. – Теперь давайте-ка прочитаем без конкретного акцента.
– Хорошо, – отвечает актер. – Отлично. – Он возобновляет чтение с точно таким же акцентом.
Эйдан снова останавливает Лоренса.
– Давайте пока отставим акцент.
Знаменитость хмурится. Я понимаю, что он уже настроился на определенную волну и теперь не сможет так просто себя переключить. Когда мы продолжаем, Лоренсу удается избавиться от большей части французских интонаций, но, к сожалению, одна из них периодически возвращается. Читая, мужчина нетерпеливым движением убирает волосы с лица. Когда-то этот жест казался мне невероятно милым, но теперь я просто удивляюсь, почему Лоренс не может подстричься.
Няша сидит тихо, почти не двигается, но у нее красивый голос. Она практически ничего не делает, но я могла бы слушать ее часами.
Когда дело доходит до моей роли, я стараюсь следовать примеру этой известной актрисы: пусть слова говорят сами за себя. Но уже в первой сцене с моим участием – там, где Бодлер признается, что он автор жестоких анонимных стихотворений, которые я получаю в течение последних пяти лет, – я позволяю презрению, которое испытываю к актеру Лоренсу, просочиться в диалог Аполлонии с Бодлером. Я вижу, как Эйдан задумчиво отрывается от сценария, однако молчит.
В конце концов мы доходим до финала пьесы и аплодируем друг другу. Эйдан говорит, что мы все потрясающе играем, но на самом деле, я думаю, дело в очень качественной основе – в самой пьесе.
Я понимаю: эта удивительная постановка может стать моим прорывом, и не могу поверить своей удаче. Мы все встаем и потягиваемся. Лоренс направляется прямиком к Эйдану, и я слышу, как он спрашивает, могут ли они обсудить некоторые новые идеи, возникшие у него. Эйдан что-то ему отвечает вежливо, но уклончиво.
Няша подходит ко мне и хвалит за чтение.
– Будет очень весело, – произносит она своим осторожным и серьезным голосом.
Она сняла спортивный костюм, и теперь ее руки, торчащие из футболки, похожи на тонкие черные кабели, сплетенные из жестких мышц. Вблизи я заворожена ее поистине неземной красотой.
Няша кладет руку на мое запястье.
– Я слышала, вы с Патриком встречаетесь, – тихо говорит она. – Он, кажется, человек выдающийся. – Няша переводит взгляд с Патрика на Лоренса – тот все еще увлеченно беседует с Эйданом – и больше ничего не говорит, но и этого достаточно. Теперь мы союзницы, а возможно, и подруги.
72
На следующий день я бегаю трусцой по Морнингсайд-парку, думаю об утренней репетиции, и вдруг у меня появляется знакомое чувство. Именно его испытывает каждый актер, когда он на сцене: ощущение, что за ним наблюдают.
Странно, поскольку именно здесь на меня в любое время может быть направлена дюжина глаз, и я обычно так себя не ощущаю, но я качаю головой и продолжаю бежать.
Когда я делаю еще один круг, то снова чувствую то же самое, в той же части парка. Невольно волосы на затылке встают дыбом. Я останавливаюсь и смотрю вверх.
Высоко надо мной, на ступенях, ведущих вниз со стороны Гарлема, стоит фигура.
Фрэнк Дурбан.
Во всяком случае, я уверена, что не обозналась. Мужчина находится слишком далеко, чтобы была возможность отчетливо его разглядеть. Скорее всего, стоит, как обычно: большое тело прислонилось к балюстраде, одно плечо повернуто, словно болит.
Мгновение я не двигаюсь, а затем бегу к нему, уворачиваясь от деревьев и перепрыгивая через собачий поводок, который угрожает запутать мои ноги. Четыре лестничных пролета зигзагами поднимаются по крутому склону, и я бегу по ним. Мои ноги и легкие горят, но там никого нет. Я останавливаюсь, тяжело дыша, и оглядываюсь.
Может, мне показалось. Всю дорогу до квартиры я то и дело оборачиваюсь, но никто не опускается на одно колено, чтобы завязать шнурок, и не ныряет в дверной проем, или делает еще что-то, как в кино.
К тому времени, как я прихожу домой, я убеждаю себя – мне это только показалось. В конце концов, с чего бы Фрэнку интересоваться мной сейчас? Учитывая, что он на больничном, Кэтрин исчезла, а Патрик подал в суд на полицию Нью-Йорка.
Я останавливаюсь, взбудораженная мыслью, которая секунду назад появилась в моей голове.
Вдруг это неправда?
Я только слышала от Патрика, что он подает в суд на кого-то. Больничный Фрэнка может быть прикрытием, чтобы объяснить его отсутствие на операции. И Кэтрин… Может, она и исчезла, но она где-то здесь. Я это чувствую. Она манипулирует мной. Я участвую в ее играх.
Ощущая приступ тошноты, я понимаю, что произошло на самом деле. Я снова попала в их ловушку, посылая отчаянные письма Патрику из Гринриджа. Представляю, как Кэтрин читает их, задумчиво постукивая ручкой по губам.
Кэтрин
Кажется, операция не может так просто закончиться.
Фрэнк
Ты же не предлагаешь нам использовать Фоглера? Клэр ни за что ему не поверит.
Кэтрин
Почему нет? Ясно, что Клэр все еще одержима им. Что, если он войдет в Гринридж как рыцарь в сияющих доспехах?
