Ночь я посвятила стопке вацлавских страничек с обилием опечаток. Теперь я чувствовала себя обязанной прочитать труд на совесть, много выпила и съела от смущения, но в чистейшей Настиной квартире с пушистым предунитазным ковриком веселья ни в одном глазу, а только одна сальная сытость, от которой сразу тяжелеешь килограммов на пять и появляются буржуазные мысли о борьбе с весом. Настя рано удалилась засыпать перед телевизором. Мне, между прочим, тоже захотелось полночных комических сериалов, только гогот на заднем плане раздражал, однако присутствие мое в комнате было невозможно, я успела заметить только, что у них на полу лежит модная циновка с этническим узором и они бросают одежду прямо на нее. Недоступная мне пока еще фаза быта, когда одежду можно на пол, едва не породила классовую неприязнь. Вацлав, как мог, пытался развлечь, но в жестах его улавливалась виноватая юркость мужчины, которого негласно зовут в ложе – не для функций, а просто потому, что жена легла и надо чтобы в доме стало тихо и темно. Но пойти сразу – показать свою слабость, и Вацлав еще долго смотрелся в красное липкое донышко фужера и радовался тому, что самый пораженный целлюлитом орган – это мозг. Мы еще пошебуршили прочими модными словами и болезнями. С ума сойти – Вацлав научился смешить! Вообще, мы становились печально схожи в чем-то нелучшем, чему не найду названия. Потом он отвалил спать, поставив меня в единственно возможные условия для прочтения его рукописи. Хороший прием для начинающих авторов – мягкое принуждение… иначе как заставишь этих остолопов ознакомиться с тобой, таким неизвестным, неловким?!
Рукопись мне неожиданно понравилась. Я быстро перехожу из недоверия в восторг. Не знаю, как насчет Марсика, разъяснения о коем Ваца анонсировал, но про себя я нашла сразу. Термин обнадеживал: «ложный симптом». Он принадлежал как раз к категории присущего всем, а ведь камень с души, когда недуг твой знаком человечеству как облупленный, да и что за недуг – просто смятение, брожение, скребущиеся мартовские кошки внутри, впрочем, кошки – не в ту степь немного. Не кошки, а Галина Уланова мечется своим знаменитым бегом из балета «Собор Парижской Богоматери», вот такое стремительное грандиозное беспокойство. У меня оно случалось обычно на закате. Вдруг ни с того ни с сего обволакивала невозможность мечты, спокойный поток из двух составляющих – обиженного смирения и жажды неуемных радостей именно теперь, сию же минуту. Радостей – читай, срочного вылета к пальмам, или корпоративной вечеринки с танцами на лобном месте, или давно не виданных друзей с лимонной водкой и жеваной-пережеванной кассетой Боба Дилана и «Калифорния Дримин» в порядке бонуса, или немедленной случайной встречи с давней и еще не выдохшейся персоной грата из интимной биографии. Но смирение, как прохладная атласная ленточка, крадется бегущей строкой «Ничего не выйдет. Переболей одна».
Теперь я уже слушаюсь, не борюсь с хандрой, поумнела чуток. Хожу из угла в угол, грызу ногти, потею. Сколько солнце ни тревожит закатом, но и он кончается. Не сегодня-завтра позвонят, услышат, вспомнят, жди. В смысле – ни в коем случае не жди, но если так себя стегать, то лишь усугубишь. Подсознание стирает все «не», а глагол усиливает, посему позволяй себе ждать. Все сумбурно описанное и есть «ложный симптом», если вкратце. Ваца, правда, поязыкастее изображал, с терминами, но суть та же: Александр Грин наш дорогой ошибся – это не власть несбывшегося. Это власть как раз сбывшегося. Петрушка в том, что счастье, о котором тщимся в острые минуты, уже было и забыто. И было слишком кратким. Так говорил Фрейд. Только он о грустном – о том, что мать рано бросила тебя кормить грудью, etc. Но и блаженство свое дитя не бережет, – и так говорит Вацлав. Потому и ловим не пойми что, в тоске своей уверенные – «оно» бывает, бывает с кем-нибудь, пусть и у меня побудет. Неверный посыл! Оно уже было, и именно у тебя.
В чем ложность симптома, мне так и не открылось. Захотелось скорее дальше. Видимо, симптом неложный от симптома ложного отличался тем же, что и государь от милостивого государя. Вроде как ничего серьезного, но повод задуматься. Наверное, редактор вырежет этот нелогичный кусок, а жаль, живенько написано, тепло. Я Вацу немедленно зауважала и час в оцепенении глазела в окно. Идеи общей я не раскусила, даже не пыталась, меня испугали таблицы, графики, диаграммы, приписанные вручную сноски на оборотах, но лирические отступления пришлись в жилу – или как еще обозначить проблески легкого жанра. Странный смысл в том есть: разделять на доли удачу. Народная мудрость «Не везет в картах – повезет в любви» тому пример. Иначе говоря, если одновременно везет в любви, в картах и в деле, то можно быстро сгореть. На потом останется серенькое время, взлет забудется, а главное – не оставит плодов, одну пустышку для самолюбивого эго. Кроме того, любая масть хороша вовремя, девочкам лучше не созревать раньше шестнадцати, например.
Вацлав и Лолиту помянул как величайший литературный образ, подтверждающий, так сказать… слишком рано жизнь прожила, разве нет? Да, да, – соглашалась я изумленно. Ночью, конечно, все острее, кроме критического отсека ума, днем-то я взяла бы самородка за жабры: что, мол, за чушь, как это можно научиться от лишнего фарта избавляться? Но только у меня накапливался гневный вопль, глядишь – слово за слово, и понимаю, что сама отклонилась от курса и плутаю в дреме, а Ваца про морковку, которую непременно прорежают, чтобы пожирнее созрела, а если не трогать, то одни крысиные хвостики к осени пожнешь. Все упиралось в разумную постепенность, в то, что счастье не должно нас порабощать, иначе гормоны не выстоят. Счастье надо уметь… экономить! Дальше – цепочка из нечитабельных химий. Но таки умер же один грек от радости, когда его колесница пришла первой! Допустим, мы от радости не умрем, сразу – не умрем, но вот замедленно… Пережив сильнейший позитивный стресс, организм вроде как постепенно сходит на нет. Это сродни атавизмам при размножении, упоминаемым Отто Вейнингером. На всуе и не всуе упоминаемого нами Отто навела, кстати, опять Эля, царство ей небесное! Суть атавизмов в том, что некоторые малозначительные твари типа пауков всяких после полового акта – чтоб не сказать «коитуса» – сразу мрут. Выполнили свое предназначение – и крышка. Помнится, Отто тем и объяснял наследство от непрямых предков – вопль удовольствия, уже человеческий: дескать, ой, сейчас умру, до чего хорошо! Иными словами, нельзя, чтобы в один день у тебя случился грандиозный оргазм и Нобелевская премия. Или – радости секса планируй ближе к пенсии, чтобы уж верняк, хоть знать, что пожил на этом свете, ежели что…
Не поймите меня правильно, как говорится, мои толкования ущербны, все гораздо тоньше и непонятнее. Ведь у Вацика теория, а теорию не перескажешь с полтычка. И еще цивилизация нас испортила, нам теперь для счастья так много надо, наши эндорфины все прихотливее, и идем мы к ним кривыми путями, вредными для нутра. Но все-таки мы идем и получаем свои неправильные вершины, потому что они всего лишь в отместку за черные дни.
В общем, Марсиков «сингл» оброс подробностями, а в подробностях намек – нужно уметь грамотно радоваться, и тогда радость пребудет с тобой. Мутно, конечно, зато без докторского пафоса, без дышите глубже, гуляйте чаще, любите ближнего. Внушает доверие без доскональностей. Я ведь и Отто Вейнингера своего обожаемого толком не прочитала, галопом по Европам, сразу видно – перчик умнейший, любила априори, по рекомендациям, с некоторыми так можно.
