Так вот, Марсик тогда залопотал, залопотал о судьбах художников, о Тулуз-Лотреке, который всегда к слову, – ну и завел заморского господина к виновнику торжества. Чтобы убедился господин, что теперь уж без обмана. Вот он, талант без подлога! Отчим словно всю жизнь готовился к встрече, приободрился. Жилет вязаный напялил, кекс прошлогодний нарезал жирными ломтями – а ведь еще недавно болел по нисходящей. И тут у Марса волосы зашевелились. Дедулька-то чересчур ожил и давай лепить горбатого про дочку-шалунишку с дружком, что балуются с его картинами, шутки ради выдают за свои, но что с них взять – молодежь… Да, мол, мне и не жалко, лишь бы в люди показаться, а уж если и купят, так мне и так радость, а деньги с собой не унесешь – туда, в гроб. Марс уже тысячу раз проклял русскоязычие покупателя, но кто ж предположить мог, что Настин батя – сущая бестия! Свернуть ему шею на глазах у гостя не представлялось возможным, соучастие, пусть даже пассивное, в насилии, наверное, противоречило его принципам. Хотя пока что все происходящее гость воспринимал с ироничным воодушевлением. Ему нравилось.
И отчим поймал настроение. Он и оправдывался потом перед Марсиком в том ключе:
– Я специально. С картиной должна быть связана история, понимаешь? Легенда. Никто не пострадал ведь, слышишь, марсианин?! Настюша тоже будет только рада и ничуть не расстроится, она умная девочка, поймет, что маленькая клевета ради большого блага. Уймись, давай выпьем за встречу.
Выпили уже, сколько можно! Впервые Марсику не улыбалась перспектива дармового праздника. Все легко само собой завершилось. Шустрым оказался божий человечек. Его правда: разве повредит Насте разоблачение?! Чай, не перед всем народом в исподнем выставили и секут по голым ляжкам. Всего лишь заокеанский мистер, который вот-вот отчалит в Новый Свет, где относительно нас будет ходить… ну, если не вверх ногами, то все равно наоборот! Сплошное недоразумение в пределах ошибки, повод для маленькой досады. В конце концов, пусть нечаянно, без благого умысла, но Марсик избавил подругу от бесплодной игры. Да может, и ни к чему репетировать объяснения – не умная ли Настя девочка, в самом деле, не утешилось ли ее самолюбие новым польским витком? Любить, наверное, любил, но долго у Марсика не получалось, заключение брака сродни переходу спортсмена в профессионалы, выходу в тираж.
7. Take it easy
Сентенции сочиняются на лету, скоро сказка сказывается, по усам течет, да в рот не попадает. Отчим демонстрирует маккиавеллическую швыдкость. Вошел во вкус. Теперь он, пожалуй, и сам может себя продавать. Марсик лишнее накладное звено. А Настюша – просто лишнее. Все-таки она неродная. У него свои дети и даже внуки. Ее мать навсегда в дурке. И у нее начинает получаться… А ну как перегонит его, мэтра, почти Гогена? Значительные тоже опасаются, иначе они не елозили бы на своем троне, не болели ишемией, язвой, алкоголизмом. Да и с именами некстати путаница… лучше бы про Анастасию никто не знал! Но про нее слышали, не пропал даром скорбный труд. Слышали, разумеется, в узеньком кругу, но в нужном, Марсик постарался, по первости он старательный и удачливый. Вацлав уверяет Настю, что грех не воспользоваться проторенной дорожкой, пускай и кривой. Но Настя стала совсем плохая: честолюбие упало до нуля, ей плевать, что теперь не модно подполье, ее воспитывали так, что она обязана удачно выйти замуж, остальное – хобби, и о чем тут спорить. То есть она не говорит, но подразумевает. Хотя иногда и озвучивает свои подразумения. Объясняет, что с Марсиком устала от астральных эмоций, от ревности и гордыни. Я бы с ней согласилась: даже захудалый романчик должен позволять собственнические страсти, как собака, снисходительная к щенячьим укусам, иначе он несъедобен. Декларации полной свободы меня лично тоже раздражают, а Марс умело ими баловался и довел сноровку манипулировать до болезненного совершенства. Предлагал Насте любовь втроем, вчетвером плюс-минус бесконечность, в то время как мы, идиоты, фыркали в сторону «неразлучников». Все это оперетта, блеф с баттерфляем, пока не попадется на глаза. На мои глаза, к несчастью! Я свидетель конфуза, коего распирает от справедливого возмездия.
Настя плачет на кухне. Какой кухне?! Как там оказалась я? Фантастика. Наверное, для сюжета. По глупости можно было бы отчебучить что-нибудь в отместку в духе анекдота про «члены моего кружка» – ан нет, кролик не мстит удаву. Я раздумывала, что лучше сказать из этих глупостей: «на самом деле он тебя очень любит», «все пьяные», «Марс просто назло, понарошку, он брезгует ими, знаешь, что он о них рассказывал? Что там у одной половые губы как уши у слона!». Он правда мне такое рассказывал, не помню только точно, о ком шла речь, но не все ли равно – бр-р-р! Я бы обязательно расшевелила Настин упавший тонус одним из тех общепринятых клише, если бы она не указала мне неопределенным жестом на дверь и если бы она не была столь далека… В сущности, это то же самое, что поведать про уши слона Маргарет Тэтчер, к примеру, когда она задумалась о Фолклендских островах. И потом, я понимаю ее – не Тэтчер, а Настю. С Марсиком женские штучки не проходят, они что вода о масло. Отсутствие реакции на естественный раздражитель – не симптом ли из вацлавской книжки? А как прокомментировал бы любимый тренер по самбо? В Евангелии должно быть обо всем, и даже об этом – пусть под неожиданным евангельским углом. Кому много прощается, тот сильнее верит, кажется, так? И не только в Бога. Нелепым, сутулым, неухоженным, щербатым, картавым – больше радости? Критерия нет, но если я читаю на тюбике «для нормальной кожи» – значит, не для меня. Прощение – это ведь не о грехах, это об ущербах, иногда врожденных. Если мне простят гипотетические заячью губу, родимое пятно на щеке, жуткие волоски у сосков, потеющие ладони и даже слоновьи уши, то простивших я буду любить вечно, как поет соуллюбимица всех континентов Уитни. А если я буду любить, то и на меня Крокодил Гена найдется!
А как быть с теми, кому нечего прощать? Как Насте. И с теми, кому много прощается, а они не верят. И не любят вечно. Как Марсик. Если бы я с ними не имела чести, то можно было бы не тревожиться за человечество: совершенства нет, каждому прощается и каждый верит по мере сил. Но все оказывается сложнее. Жаль. На небе свой учет и контроль, такой же извилистый, как и земная бухгалтерия. Любая исключительность – риск, потому и кончили плохо оба, не вошедшие в целевую паству. Оба не каялись. Там этого не любят. А здесь по-разному.
Но сначала событийный ряд долго скручивал «не вошедших» в бараний рог. Настя встретилась с разоблачением лицом к лицу. Кажется, вскользь, на закрытой вечеринке с художественным уклоном. Тогда как раз появилась мода на закрытость. И на некоторых художников. Настя решила блеснуть уже собственной кистью, имея на то основание. Вацлав ее смущенно хвалил, конечно! И тут ее застигает чей-то лукавый вопрос: дескать а это ваши картинки… или папочкины опять-с?
Откуда ветерок подул, до Анастасии доходило минут пять. До конца не дошло, ибо где ей предположить предшествовавшую ее позору комедию положений, папочкино показательное выступление и Марсово попустительство маленькой лжи. Но и в момент нелицеприятности этой Анастасия еще не перешла в лагерь Вацлава. Она еще долго после того готова была принять от Марса битье челом в пол, и объяснительную, и покаянную записку. Но их все не несли на серебряном подносе, а Ваца задался целью догнать и перегнать. Он должен был перещеголять вероломного и единственного своего друга. Сколько можно было терпеть от него обидных катышков превосходства?
