Особый и необходимый дар – прыгать из грязи в князи. Литературных князей без грязи не бывает, они рождаются в ней, как Афродита в пене. Памятуя об этой закономерности, Анна довольствовалась местами, где пьют так называемый растворимый кофе из жестяных баночек. Еще там пьют трогательное густое какао, воображая, что это и есть горячий шоколад, пьют чай, но стыдятся этого, пьют портвейн и мадеру (без них не бывает литературы, доказано классиками!), пьют коньяк, иногда даже аутентично армянский, пьют джин, виски, абсент, «Мерло» – да и водку с пивом, конечно, никто не отменял. В общем, пьют всё, потому что жрать особо нечего.
И там, в этих странных местах, иногда встречались чудные, дивные и добрейшие люди. Более того – энтузиасты, превращавшие вверенную им 250-страничную макулатуру в достойное чтиво. С одним из них Анна была знакома. Встретился этот светоч в конце извилистого туннеля, в котором пришлось блуждать, не подозревая, предусмотрен ли финиш. Это была черная полоса улучшенной планировки – дьявол давно овладел риелтерской терминологией. Полоса последовала после нежданной удачи с выдуманными братьями Радельниковыми. Первая удача, как известно, коварна своими последствиями. Первый блин должен быть комом. И близкие люди должны сопротивляться твоему занятию – насмехаться, проклинать за то, что подался в богему, в лучшем случае – оставаться равнодушными к твоим опытам. Жесткие условия игры закалят характер, и за стойкость воздастся тебе. Придет Державин и, в гроб сходя, благословит. Сим победиши.
У Анны выходило не по канону. Вадим верил в ее писательство, практически не читая, – хотя от «захарившейся сгущенки» у него была изжога. Но так уж он устроен: его способ любить мир – взращивать непризнанных, удобряя их теплым словом. Выдавать похвалы авансом даже недостойным – дабы поощрить трудное борение с материей. Конечно, что касалось Анны, то для профилактики за щепоткой пряника следовала непропорционально щедрая доза кнута. Но она была по поводу невыполнения на должном уровне прочих обязанностей гейши. Ведь ей предписано не только изящной словесностью пробавляться!
А еще Аню поддерживали трогательными аплодисментами друзья и мама, что совсем смахивало на тепличные условия. И с чего тогда появиться громогласному, спасителю от гонений, долгожданному Державину?! От чего спасать зажравшуюся девицу?
Вот и получалось: «Чё тебе не хватает? У тебя, блин, все есть!» Оно и верно, так и есть, так и есть. Точнее, так оно и было, пока не появился Данила Дмитриевич. Добрый и с виду покладистый, он с первых же дней совместной жизни, – революционных и страшных дней, – отвешивал одну словесную оплеуху за другой. Это была беспорядочная и беспощадная атака на смысл.
– Зачем ты все это пишешь-то? Да еще так долго. Чего там тянуть – сел и написал. Это ж не в шахте работать. Разбаловались… все теперь пишут! Писатели в таком количестве не нужны. Надо их сократить. Оставить только тех, кто писаниной семью кормит. Пускай представят справку о доходах. Нет доходов – меняй профессию. Экономика в основе всего. И сразу столько людей освободится от графоманского невроза! Еще спасибо скажут.
Теперь-то, удалившись от тех термидорианских страстей на расстояние выстрела серебряной пулей, Анна понимала, что с ДД надо было сразу как с болезным. С юнгианским спокойствием. С терапевтической улыбкой медсестры частной швейцарской клиники. Не надо было астматически хватать воздух возмущенно отвисшей челюстью. Спорить и заходиться в рыданиях в ванной комнате со сломанной защелкой, – в это Станиславские не верят! И, главное, не надо было мусолить шекспировский вопрос о том, почему от Данилы Дмитриевича, такого с виду жертвенного, похожего на Николая II без усов, хотелось сбежать обратно в темницу, к распутинским бесчинствам Вадима. Очень вредно изводить и грызть время, мысли и ногти, пытаясь ответить на глупые вопросы. Чтобы они не возникали в голове и не вытягивали энергию с жадностью молодого вампира, надо кое-что усвоить.
Например, что ключевые персонажи всей нашей жизни появляются на сцене одновременно. И первые, и вторые мужья-жены. И старшие, и младшие братья-сестры. Первые и последующие книги. Младенческие складочки и морщины. Каждый из нас – эксперимент Господа нашего. Он помещает своих созданий в разные пробирочки. То в кислотную среду, то в щелочную, то половинку начистит зубной пастой, то полбашки помоет новым шампунем – и смотрит, что будет с человечком. И когда он какую-нибудь Анну выдает замуж за какого-нибудь Вадима, то Боженька прекрасно знает, что потом ему придется подбросить на Анину дорожку какого-нибудь Данилу Дмитриевича. Господь ведь его уже создал, куда ж его теперь девать. А уж что выросло, то выросло. От подмоги рыло воротить грешно. Какой бы она ни была. Подмога, между прочим, кандидат наук. Не действительный тайный советник, конечно, но уж коллежский асессор точно – примерно серединка Табели о рангах.
Роптать не стоит. Всевышний всякий раз хочет как лучше, он пробует – а как без этого изобрести совершенных нас… Он до сих пор создает мир. Точнее, редактирует. Результат будет, только надо подождать – не дольше того, как выходит книга. Полный печатный цикл, включая многолетнее паломничество все с тем же с пакетиком прозы по редакциям, вежливые отказы и мимолетную утреннюю суицидальность, – все это есть грехи по христианским канонам. Данила Дмитриевич приводил в пример иконописцев, которые не ставили своего имени на иконах и за славой не гнались. А Аня, к стыду своему, гналась, – прими, Анжелика, первый пункт исповеди.
Но даже чуткий труженик издательства, ангел небесный, открывший двери ходоку с потным лицом, не сможет поторопить события. Ведь милосердный редактор куда более загружен чтением безвестных мифотворцев, чем редактор отвергающий. Ему надо ознакомиться и утвердить… Космически не скоро рождается плод долгожданный, уязвимый для порчи критиканов и последующего забвения, – книжица со склеенными, как реснички младенца, страницами. Медленно мелет мельница. Быстрее иной раз долететь до Бетельгейзе, – и там, на прекрасной звезде, поведать о домашнем насилии. Которому, кстати, подвергаются отнюдь не только женщины. Все писатели – точно. Человек, пишущий не для продажи, не может не раздражать.
Закономерно, что некоторые ранимые и нестойкие творцы уходят в мир иной, не дождавшись своего склеенного, только что исторгнутого из чрева типографии «младенца». Анна о них читала в причудливой энциклопедии с расплывчатым названием «Русские писатели. Современная эпоха. ХХ век». Издание напомнило Книгу памяти жертв холокоста. Или просто жертв чего бы то ни было: давно известно, что литература крайне вредное и неблагодарное производство. Каких людей загубила! Удачных судеб – процентов пять. Книжицу можно подсовывать в нагрузку к премии «Дебют» – дабы призеры не питали иллюзий о благополучии. В издании встречались, конечно, персонажи-миллионщики по тиражам, урвавшие заслуженного барства. Их надо бы поблагодарить за надежду, вместо того чтобы завистливо шептаться вслед о блате и пронырливости. Хорошо, что хоть кому-то откололись щедроты жизни. Но глаз цеплялся не за них, а за известных лишь в узком кругу, которые срывались с крыш, гибли в автокатастрофах, пали от рук гопников, сами прыгали из окон… А чего стоит «погиб на третьем курсе из-за нелепой случайности»?! И смерть не своя, и жизнь взаймы: мыкались в плену, чалились по зонам, едва выжили детьми в блокаду… «После тюрьмы мать на порог не пустила, пошел работать в шахту…» – и так через одного-двух. Определенно Анна была счастливее, пока не прочитала эти печальные истории.
