Возрадовавшись собственной внезапной мудрости, Анна делала что угодно, только не звонила толстогубой Диане. Ей и без нее стало замечательно и вдохновенно. Она набиралась сил для нового витка походов с пакетиком прозы. Ворошила свои «Дни, когда все было против меня», нещадно выбрасывая из них мелочи и длинноты. Засыпала, не раздеваясь, под ночные фильмы, к великому неудовольствию Данилы Дмитриевича. Посыпала голову пеплом, соглашаясь, что беспредельничает и нарушает святые принципы домостроя, но ничего не могла с собой поделать. Во сне рождались нужные слова о том, например, что Вадим – это кипяток в фужере, а Данечка – кефир в заварочном чайнике. Тонкое стекло трескается, фарфоровый носик забивается, пить в обоих случаях неудобно и нелепо, но ведь можно исхитриться! Анна далеко не самая потерпевшая сторона в вопросах брака, особенно если вспомнить пациенток службы «Бетельгейзе». Она не бедная овечка, она умудренная опытом… овца со странностями. И сама себе Бетельгейзе. Какой вздор, однако. И ведь так оно и есть, так и есть…
Елейный голос Дианы, несмотря на телесные преобразования, не изменился. Анна слишком долго готовилась к разговору с ней, начала чуть ли не с низкого старта, заикалась и путалась. Ей самой была не слишком ясна цель мероприятия. Что она просит у женщины с безупречной непроницаемой формой и невидимым содержанием? Разве такие люди делятся секретами? Стучаться надо в ту дверь, которая хоть раз открывалась, в противном случае это стена и ее придется ломать… За ту минуту, пока Анна громоздила приветствия, она успела раскаяться в том, что опять повелась на чужую блесну, полезла не в свою лазейку и вот-вот сядет в лужу… Диана никоим образом не способствовала смятению чувств, она, напротив, была ровна и доброжелательна. Это было сродни благодушию ротвейлера, наблюдающего за мышью, – позавтракать он ею брезгует, а потому пускай себе шуршит. Госпожа Смолина силилась припомнить Анну внешне, выделить ее из редакционной толпы, из милых сердцу питерских застолий. Расспрашивала о семейном и профессиональном статусах, определить которые было сложно. Но Диана утешила, что нынче так у многих. Что время наступило вязкое, не духовное, культура буксует и выдает поток вторсырья. Все книги, песни и фильмы большей частью напоминают ей еду в советской столовке – как будто это уже кто-то кушал. Иной раз сквозь дребедень и проклюнется нечто стоящее, но и тогда не отвязаться от аналогий. Вроде пробрало от песни, а потом думаешь:
да это ж примерно пол-Высоцкого или треть Янки Дягилевой. «Цепанул» актер – а потом вспыхнет запоздалая похожесть, потому что в парне просто штрих от Юрия Богатырева или щепотка Олега Даля. Хотя и это редкость, вокруг сплошные клоны.
– Есть такое дело, – созналась Анна. – Но жемчужины попадаются.
Войдя в азарт, она принялась перечислять деятелей искусств нашего безвременья, которыми может гордиться держава. И тут проклюнулось музыкально-кинематографическое родство душ с Дианой – кто бы мог подумать! Обе любили «Несчастный случай», «Ундервуд», «Маркшейдер Кунст», «Хоронько-оркестр», Юрия Наумова, Петра Налича и, естественно, Агузарову, куда ж без нее. Обеих согрели фильм «Агитбригада «Бей врага!» и лучшие из кинолент Алексея Учителя, а шрамы от нападок толпы только украшают мастера – хотя нападки случились позже, но это не важно. Потом далее по курсу вспомнились еще несколько дорогих имен. У Анны ладошки вспотели от внезапного единомыслия, они с Дианой перебирали свои общие вкусы, как две подруги, которые, попав на распродажу, жадно роются в нарядах. Литературы, правда, не касались, но Диана объяснила, что здесь не надо заранее нагнетать ассоциативный ряд. Она прочтет Анину книжку, и вот тогда будет тема для прений. О, Диана предвкушает… Она знает, что настоящие жемчужины можно найти лишь такими неисповедимыми путями. Все ценное сейчас где-то на дне, в кулуарах и по случайным рекомендациям залетных молодцев.
– А… как ваша фамилия? – напоследок смущенно вопросила Диана.
– Мельникова. Анна Мельникова, – с бондианской гордостью произнесла Аня.
Последовала пауза. Диана отчего-то замялась и вдруг смешливо выдохнула:
– А вы не та ли Анна Мельникова, которая отговаривала Бориса жениться?
Последующие откровения могли расположить к веселости кого угодно, только не Мельникову Анну. Диана Смолина – новая жена того самого сентиментального господина «с письмом»! Что же ты, Катюша, душенька, так облажалась в нашем самом тесном из миров?! Хотелось издать звериный вопль конфуза, но Катин номер молчал. Честно говоря, Анна только в эту роковую минуту осознала, что по умолчанию надеялась на благоразумие подруги. На то, что Катюша прочтет присланную Аней эпистолу, забракует ее с пониманием и сочувствием и никуда пересылать не будет, естественно! Однако Екатерина – друг, она выполнила обещание. Сработала оперативно. Вышла осечка, карты спутались – бывает… Как видно, она совсем не знала мифического Бориса и не подозревала, что достопамятная Диана заняла трон рядом с ним. Впрочем, Анну просили утешить жену предыдущую, а не свергать нынешнюю. Инициатива наказуема. Разве что госпожа Смолина развлеклась, будучи женщиной с юмором. Ей ли бояться Аниных нечаянных кляуз! Она даже похвалила стиль и деликатность, которые придали письму очарование. Нет, Борис его не читал, конечно, потому что затеей руководила Диана, которая жена, референт и советчик в одном лице. Но, на ее взгляд, Анна Мельникова слишком «живо и своеобразно пишет» для той цели, которые преследовала эта милая оригинальная акция. Цель – отобрать авторов для некоего проекта… но пока рано об этом говорить, пока не разглашаем, так сказать, идею. В любом случае это интересный опыт, правда? С изящной доброжелательной иронией Диана попрощалась, пообещав непременно свистнуть, если у нее появится что-то подходящее. Ведь к питерским братушкам-сеструшкам у нее особое отношение… «Так что, Анечка, позванивайте мне!» Вот оно, истинное великодушие Людей, Которые Могут Помочь.
Но Анна решила, что с нее хватит «позванивать». И коллекцию Таких Людей она более пополнять не будет. Она сама себе Бетельгейзе, сама себе Бэтмен и Супермен. Точнее, Бэтвумен, Супервумен и Женщина-кошка до кучи. И хватит причитать о слабой творческой натуре, которая не в силах взвалить на свои плечи тяготы быта. Если у творческой натуры возникла острая необходимость, то она наведет шороху, будьте покойны. Не надо басен о стрекозах, когда глаз налит кровью, а дряблая мышца готова к отпору. Мы уж как-нибудь сами. С Божьей помощью как-нибудь. И пусть те Четверо похоронят иллюзии, но не спешат хоронить рабу Божию Анну.
Вместо эпилога
– И в довершение мне приснился сон. Будто подходит ко мне субъект, мерцающий, как переливная картинка, многими родными мне лицами. На всех похожий и чужой. Со смутной олигархической улыбкой. Ну как у этого… короче, ты понял, о ком я. И он говорит мне: «Я болен неизлечимой болезнью. И ту, которая станет жить со мной, я так отблагодарю, так отблагодарю. Я издам все ее книги. Я сделаю ее самой знаменитой в стране. Ею будут все зачитываться. Все мечты ее сбудутся, и не будет она нуждаться ни в чем, только вот заразится от меня и умрет. Но зато как проживет остаток жизни, как проживет… Эх!..» Не помешательство ли у меня? А Федька в Питер зовет. Будто бы нашел мне работу, а Анжелика нашла квартиру с бабушкой, за которой нужен легкий посильный уход, а жить можно бесплатно. По словам Анжелки, бабушка задорная, рыжая, в голубых носках. Любит Вагнера.
