Сегодня четверг, и я пораньше отпустил Эллис, она навещает свою мать в доме престарелых. Традиция у них такая, своих родителей сдавать в дома для престарелых. Моя подчиненная хоть молодец, раз в неделю навещает. Знаю некоторых, которые только в Рождество и день рождения, звонят раз в квартал. И при этом записывают в ежедневник, выставляют напоминание в телефоне, чтобы такого числа в такое-то время позвонить родителям.
Я выставку специально приурочил под четверг, сам встану к стойке. Хлопот много, но так надо.
Эллис заглянула, сказала, что ей пора, и я вышел в зал.
Ранее я наблюдал за реакцией вошедших, особенно офицеров в форме. Они с удовольствием рассматривали постеры, переходя от одного к другому, потягивая пиво, возле стойки бара вспоминали, что нужно еще что-то, и заказывали. Чаевые Эллис сыпались щедро. Конечно, она не все присваивала себе, половина уходила на кухню.
Только одна пара из дамочек экзальтированного вида, заглянув в кафе и увидев, что много военных и они рассматривают фронтовые фотографии на стенах, стали громко возмущаться:
– Это безобразие! Это пропаганда смерти и войны!
Английский майор, ухмыляясь, встал из-за стола, подошел к ним:
– Леди! Это не ваш формат! Не портите нам праздник, и мы не испортим ваш!
Самая наглая дамочка пару раз беззвучно открыла и закрыла рот, потом выпалила:
– Хам! Солдафон! Я буду жаловаться! – и выбежала на улицу.
Бессердечные офицеры рассмеялись ей вслед. Врыв хохота был такой, что перекрыл музыку, и даже мне в каморке было слышно. Дамочек я тоже зафиксировал. Пусть Центр посмотрит. Может, известные скандалистки, ходят по барам, ждут, когда их кто-то оскорбит, а потом подают в суд на заведение. Многие зарабатывают как могут.
Эллис пошла переодеваться, а я занял место за стойкой.
Вошли немецкие офицеры. Спокойствие, равнодушие. Майор и два капитана. Они удивились новой выставке. Озираются, рассматривают издалека фотографии военных лет. Подошли ко мне.
– Добрый вечер, господа офицеры.
Заказали пиво, мясные закуски. Я передал заказ на кухню, налил пиво и предожил им присесть за столик. Моя задача – занять посетителями все столики. Одно место должно быть свободным.
Да, вечер обещает быть жарким. Офицеры ходят по залу, рассматривая фотографии, снимают их на камеры своих смартфонов. Обсуждают. Пересылают фото со стен и свои снимки на их фоне друзьям, коллегам. Кто-то звонит и приглашает на кружку пива. Это иностранцы. Не бельгийцы. В течение часа подтягивается народ. Зал почти полон, заполняется и барная стойка.
Приходится крутиться быстро, только успевай поворачиваться. Плюс пробежаться по залу, забрать пустую посуду, протереть стол. Спросить, не желают ли мсье офицеры еще чего-нибудь заказать.
Некоторые уже встают, рассчитываются, чаевые действительно хороши, до двадцати процентов от суммы чека. Это очень щедро для такого места и далеко не фешенебельного ресторана. Предлагаю тем, кто сидит за стойкой, переместиться за освободившийся столик.
– Мсье, полагаю, там будет удобно.
– Нам и здесь неплохо, дружище! – отвечают мне слегка хмельные офицеры стран НАТО.
– Там есть фотографии из вашего славного прошлого, вы их можете подробно осмотреть, – предлагаю я.
«Терпение – добродетель!» – так записано во многих трактатах. Ну а у разведчика – это догма. Плюс умение ждать. Это очень сложно. Я в сотый раз протираю стойку бара и все думаю: придет – не придет.
Пришел! Лицо уставшее, походка расслабленная. Кто-то в углу за столиком увидел Тамма, помахал рукой. Уф! Столик занят. Компания изрядно уже выпила и что-то громко обсуждала, тыча пальцами в фотографию с рядами техники.
Только Тамм вошел, я тут же убрал поднос с кружками. Табурет, предназначенный для него, стоял несколько поодаль ото всех. Знаю, что Роберт не любит шумные компании, предпочитая проводить время в одиночестве.
Он оглядел зал в поисках места и обратил взор на стойку бара. Есть! Направился к подготовленному месту. Снял фуражку, небрежно положил ее на стойку, растер лоб.
– Добрый вечер, мсье подполковник! Пиво?
– Да, – кивнул он.
– А закуски?
– Пока ничего не надо, – равнодушно махнул рукой Тамм и стал оглядывать зал. – У вас сменилась экспозиция?
– Да. Стараемся каждые две недели освежать.
– Это хорошо. Новые фотографии, новые впечатления.
Он продолжал крутить головой, рассматривая экспозицию, и вдруг взгляд его зацепился за фото, что висело над ним.
– Ох! Это что?!
Тамм поднялся, подошел ближе и долго стоял, забыв обо всем, рассматривая фотографию, где он был моложе на десять лет.
– Откуда это у вас? – не отрываясь от нее, спросил он.
– Как и все фотографии. Из редакций военных журналов. Они охотно дают на экспозицию свои работы. Поверьте, у них там много. Но тогда мои посетители ничего бы не заказывали, а лишь бродили между столиками, рассматривая стены.
Я прикинулся жадным барменом. Для меня все эти картинки – лишь для привлечения внимания посетителей.
– Вы знаете, кто на этом снимке?
– Нет, – пожал я плечами. – Я человек не военный. Точно так же не знаю, какая техника на других фото. Танки какие-то, пушки…
– Понятно, – кивнул подполковник.
Подумал, наклонив массивную голову. Не отрываясь, выпил почти всю кружку пива. Вытер губы салфеткой и спросил:
– Водка есть?
– Есть, – ответил я. – Вас какая интересует? Есть американская, польская, израильская, французская.
– А русская?
– Конечно, мсье. Есть и русская.
Я достал из холодильника «Столичную», поставил перед ним.
– Стакан.
– Стакан? – удивленно протянул я.
– Жаль, что у вас нет русского стакана, – огорченно покачал он головой.
– Подождите, мсье. К этой водке в подарочной упаковке прилагались не очень красивые стаканы. Я убрал их в дальний угол. – Нагнувшись, я достал граненый стакан и стопку такой же формы.
– То что надо! – удовлетворенно кивнул Тамм. – Сигареты какие самые крепкие есть?
Я достал пачку, открыл, щелкнул по донышку, вышла наполовину одна сигарета. Спички с фирменной этикеткой и адресом моего заведения лежали в вазочках.
– Мсье курит? – вежливо поинтересовался я.
Было видно, что Тамм переживает массу эмоций.
– Мсье сегодня курит, – кивнул он. – Сейчас вернусь. Водку не убирайте и никому не давайте. Она – моя!
– Как скажете!
Роберт вышел на улицу покурить, бутылку я убрал вниз. Было видно, что он очень взволнован.
