— Сударыня. — Граф наклонился к ней через стол. На лбу появилась вертикальная морщинка. — Елизавета. Давайте так. Я согласен. Я говорю «да», и неважно, сколько в этом слове букв. Вы нужны Седьмому отделению. Вы свежим ветром ворвались в нашу унылую жизнь, как бы ни банально это звучало. — Светло-голубые глаза были внимательными и серьезными. — Конечно, я помогу вам выкрутиться. Но я должен знать — из чего.
Лиза быстренько прикинула круг посвященных в ее истинную историю: Филипп Петрович — раз, Аврора — два. Ну, еще Пуся. Пока не так уж много. Очевидно, что без графа Александра, эксперта по швейцарским нюансам, ей будет архисложно удержаться в Личной Канцелярии, переполненной следователями и спецагентами всех мастей. Даже если речь идет о каких-то неделях до телепортации. Вот обидно будет, если ее арестуют за пару минут до возвращения домой!
— Ладусики, граф, — решилась она, — пристегните ремни покрепче, потому что вас ждут серьезные эмоциональные перегрузки.
Далее Лиза в красках описала свое внезапное путешествие между мирами, в лицах показывая Пусю, себя, чугунных львов, Филиппа Петровича и прохожих на гироскутерах. Она подпрыгивала на диванчике, подбегала к фонтану, чтобы намочить шарф для пущего эффекта, и рычала, как собака Мяурисио.
Граф Александр сосредоточенно слушал, закутавшись в плащ. Время от времени он прерывал ее будто бы случайными вопросами вроде: «Так во сколько вы вышли из дома? Вы говорите, в тот день с самого утра шел дождь со снегом? Простите, я не расслышал, как называлась клиника, в которой вы работали на родине? Просто ради интереса — и сколько соседей у вас было по коммунальной квартире?»
Наконец Лиза охрипла, а фон Миних глубоко задумался.
— Вы мне не верите, граф?
Он откинул со лба вольные пряди.
— Не должен бы верить, сударыня, но… Сейчас во мне говорит романтик. «Ночь, тайн созданья не тая, бессчетных звезд лучи струя, гласит, что с нами рядом — смежность других миров, что там — края, где тоже есть любовь и нежность, и смерть и жизнь, — кто знает, чья?..
19»
— Вот и ладусики, — обрадовалась Лиза. — Тогда я закажу еще кофе — вы ведь всё еще угощаете меня? — а вы расскажите, как докатились до нашей Семёрочки.
Граф рассказывал сухо и без своих обычных лирических отступлений. Видно было, что повествование дается ему тяжело. Суть же была такова: два года назад грозный Ренненкампф выбрал Шварца и фон Миниха для спецзадания в Швейцарии — как лучших агентов Третьего отделения, да к тому же имеющих предков-европейцев. Платон и граф Александр должны были слиться с окружением, а затем эвакуировать из «обители коммунизма» местного писателя-диссидента по фамилии Лустенбергер. Парни долго планировали спасение своего подопечного, однако в конце концов операция закончилась полным провалом. Агентов раскрыли и выслали из страны (еще легко отделались), а беднягу-диссидента посадили.
— Великие антибиотики… Ну и дела… А почему Платон так настойчиво выпытывал у меня координаты подкопа?
— Да, где-то в Швейцарии существует тайный тоннель, ведущий на территорию свободной Германии. Мы были так близко к разгадке его местонахождения! — Граф стукнул кулаком по столу. Чашки жалобно зазвенели, очередной лимончик оторвался от мини-деревца и покатился по столу. — Сейчас про него знают единицы, но он мог бы спасти тысячи жизней. Тогда не только Лустенбергер, но и все его единомышленники сумели бы выбраться из швейцарской клетки! Я поставил всё на этот тоннель… И проиграл.
— Да бросьте, граф, уверена, вы тут ни при чём.
— О, сударыня, как бы я хотел, чтобы вы были правы… И как вы ошибаетесь. Дело было вечером первого августа, в день Трудового Подвига Жана Поля Готье, национального героя…
— Жан Поль Готье? — поразилась Лиза знакомому имени. — И что за трудовой подвиг он совершил? Скроил за один день двадцать платьев? Сочинил за один час шестьдесят видов парфюмерных ароматов? На частной вечеринке знаменитостей выпил залпом восемь коктейлей на основе кампари и мартини россо?
— Готье был шахтером, перевыполнившим план по добыче угля в пятнадцать раз, — сообщил граф. — Так что никаких кампари и платьев. Только грязная тяжелая работа под землей. В честь праздника швейцарцы зажигают огромные костры на холмах, потом углями мажут себе лица — «в стиле Готье», всё это выглядит до крайности дико… Операция по спасению Лустенбергера была запланирована на следующее утро, в шесть ноль семь второго августа. Расчет был в том, что швейцарские пограничники после большого праздника пребывают в похмельном тумане, досмотр в первые утренние часы производят поверхностно и невнимательно. Мы собирались вывезти писателя внутри пассажирского сиденья нашего автомобиля — долго работали над пустотелой конструкцией спинки, усиливали ее, сверлили дырочки для дыхания… Однако за несколько часов до старта один наш хороший знакомый дал нам понять, что следующим вечером он сможет отвести нас к тоннелю. Я помню его восторженное лицо в отблесках средневекового костра… Вы понимаете, перед какой дилеммой мы оказались? Либо мы, как и планировали, уезжаем утром второго августа и спасаем одного человека. Либо остаемся до вечера и тогда получаем возможность спасти всех диссидентов страны… Или никого, если тоннель мы не найдем. При этом с каждым часом бдительность пограничников возрастала, а это значит, что и шансы на успешную эвакуацию Лустенбергера в той же прогрессии уменьшались…
— А разделиться вы не могли? Один бы вывез этого деятеля с непроизносимой фамилией, второй бы остался и разведал, где находится пресловутый тоннель.
— Невозможно. Устав Личной Канцелярии, да и обыкновенная порядочность, в конце концов, запрещают оставлять партнера в опасной ситуации. Как бы я ни относился к Платону, но ни он, ни я не смогли бы бросить напарника одного в швейцарском аду.
— Лично я ничего такого в этом не вижу, но меня, конечно, никто не спрашивает… И что вы в итоге решили?
— Я предложил рискнуть и остаться еще на один день. Но Платон отказался менять план Ренненкампфа. Он сказал, это грубое нарушение должностных инструкций и если я стану настаивать, ему придется телеграфировать Ренненкампфу об изменениях в программе. Я сказал, что не стоит давать телеграмму именно сейчас, это слишком опасно, отчитаемся потом, по факту. Мы поссорились. Он всё же сделал по-своему. Отправил Рененнкампфу зашифрованную телеграмму. Её перехватили швейцарские спецслужбы. Разгадали шифр… Нас всех задержали той же ночью. Самого Платона, меня и Лустенбергера. К счастью, наш знакомый, который должен был отвести нас к тоннелю, сумел скрыться от погони. Наверное, в том самом тоннеле он и спрятался. Остальное вы знаете.
— Не пойму одного: почему из Трёшки выкинули вас, а не Платона, из-за которого всё сорвалось?
— Рененнкампф — большой поклонник железной дисциплины, сударыня. Ему бы родиться в древней Спарте, а не в нашей свободомыслящей империи… Он решил, что я не имел права отступать от утвержденного, просчитанного плана спасения Лустенбергера. Если бы я не проявил упрямство — не было бы роковой телеграммы — операция бы не сорвалась. По мнению Ренненкампфа, сначала нужно было эвакуировать диссидента, а только потом браться за следующую операцию.
