— А от ерофеича потом чем лечиться? — уныло спросил Савельев.
Алексей не обратил внимания на зануду и потянулся к полупустой корзинке с княженикой:
— Эге-гей, Мустафа, а вы, как я погляжу, времени зря не теряете! Я понял, чем вы там в своей Академии наук занимаетесь! Изучаете способы скоростного поедания вкусняшек, угадал?
— Совершенно верно, мой милый Алешенька, — кивнул академик, умудрившись подцепить очередную горсть ягод прямо у Поповича из-под носа. — А я в этом чемпион, клянусь Аллахом! Иначе как бы я президентов Академии стал, по-твоему? Выбрали за особые заслуги в поедании сладостей, разумеется! «Омела» на Университетской набережной — наш любимый испытательный полигон, или главная лаборатория, если угодно.
Алексей расхохотался:
— Так вы, должно быть, ждете не дождетесь возвращения электричества, чтобы возобновить свои исследования, прерванные на самом интересном месте?
— Ну конечно! — Блюментрост театрально вскинул руки к золотому парусу, а заодно захватил и несколько ягод из корзинки. — Я же семнадцатого мая как раз исследовал семнадцатый способ поглощения торта «Ореховый взрыв»!
В этот момент на берегу, в трехстах метрах от платформы, раздался страшный грохот. Гремело, ревело железо, содрогалась земля, штормило тихое озеро, как буйное море. Платформа ухала на волнах вверх-вниз. Пеньки переворачивались на бок и скатывались за борт вместе с жареными карасями и последними ягодами княженики. Николай Константинович с коллегами хватались друг за друга, за столб с буром, за мачты паруса.
Научная элита империи бессильно наблюдала, как неграмотные, но дюжие сармовчане под предводительством Ерофеича в мокром овечьем тулупе рушили магнитную стену, построенную с таким трудом. Деревенские парни раскачивали вагоны и опрокидывали их в озеро, один за другим. Вокруг метались растерянные студенты, и Николай Константинович, надрываясь, кричал им через озеро: «Отойти! Всем отойти! Отойти из опасной зоны!» Только бы не случилось массовой драки, только бы студенты не попали под падающие вагоны! «Отойти, приказываю! Приказываю отойти!» — во всю мощь легких кричал он, как никогда в жизни. И это был единственный раз за последние 47 дней, когда он действительно не думал о Мелиссе. Сейчас он думал только о своих подопечных и кричал, кричал им отойти от берега. Но его почти не было слышно из-за протяжных завываний Ерофеича.
— Не дозволим грешникам злодействовать! — гудел над вулканом низкий голос старосты. — К батюшке Перуну лезут, молнии воруют! К демонам в подземную хатку стучатся! Будят демонов грешники! Не дозволим! Взялись, робятки, ать-два!
И еще один вагон со стоном рухнул в золотистую воду.
* * *
8 августа
Венесуэла. Долина реки Апуре
Мелисса
Проклятая сигара никак не кончалась, а горло уже сжимала тошнота. Желудок, в котором болтался осточертевший рыбный бульон с гренками из маниока, скручивался все сильнее, хотя еще минуту назад казалось, что дальше некуда. Тяжелый влажный воздух облепил все тело жарким одеялом. Укусы насекомых, расчесанные до крови и набухшие, непереносимо зудели и чесались. Голова кружилась из-за не прекращающейся даже по ночам духоты, и от этого тошнило еще больше.
Однако Мелисса продолжала обаятельно улыбаться и вдыхать сигарный дым, пока Кармен переводила ее пламенную речь индианкам племени яномамо. Как говорил когда-то, много лет назад, ее первый наставник-имиджмейкер: «Опытный политик не то что желудок и легкие, жизнь отдаст ради электората. По крайней мере, до того момента, как электронный избирательный бюллетень поступит на главный сервер Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел».
В данном случае перед экс-премьером стояла гораздо более трудная задача, чем заполучить виртуальные голоса лояльных избирателей. Она должна была уговорить затравленных дикарок выкрасть главную святыню племени. И не просто выкрасть, а еще и доставить к месту назначения — пересечению рек Апуре и Ориноко в четырех сотнях километров отсюда.
Кармен закончила воспроизводить ужасные звуки, которые дикари считали своим языком (хотя по мнению Мелиссы, все эти уханья, визги и лай больше походили на саундтрек к гипотетическому фильму «Апокалипсис в зверинце»), и выжидательно уставилась на экс-премьера. Нужно было продолжать любой ценой, даже если в разгар выступления ее вывернет прямо на пятнистого тапира, который вился вокруг индианок наподобие домашней собачонки, а сейчас был жутко занят обнюхиванием промокших ног Мелиссы в закатанных брюках.
— Сестры! Подруги! Дети Луны! — возопила Мелисса с надрывом. Про Луну это не она придумала, сами яномамо так себя называли. — Вас избивают ваши мужья, отцы и братья. Вас заставляют производить потомство в одиннадцать лет. Вас изгоняют из дома на время критических дней. Вам приходится бросать своих новорожденных дочерей в лесу, потому что от вас ждут наследника и никого больше. Вы должны таскать дрова и воду, пока ваши мужчины курят у костра. Традиции убивают вас. Так давайте сломаем их! — крикнула она и втянула полные легкие горячего дыма, с трудом удержав кашель. — Я женщина и я курю, пока мой мужчина пресмыкается передо мной, как ручной тапир!
В полном согласии со сценарием, из густых кустов папоротника вылез Левинсон, изобразив на своем волевом лице жалкую просящую улыбочку. Индианки испуганно ахнули, однако не разбежались. Униженно пригибаясь к земле и подобострастно кланяясь своей повелительнице, креативный директор «Всемогущего» подполз поближе и бухнулся перед Мелиссой на колени:
— Богиня! Умру за тебя!
Кармен торопливо переводила речь Мелиссы и стенания Левинсона, пытавшегося всучить повелительнице ветку железного дерева, чтобы богиня как следует его высекла за плохое поведение. Плохое поведение, по словам Левинсона, заключалось в том, что до сих пор не сумел умереть от любви к ней, хотя очень старался любить ее до разрыва сердца. Другой рукой Левинсон незаметно отпихивал тапира, который совал свой висячий нос за шиворот русской косоворотки шоумена и сильно портил представление. Однако целевая аудитория не обращала на длинноносую свинью никакого внимания и завороженно наблюдала за невиданным раболепством сильного мужчины перед слабой женщиной.
Головокружение набирало обороты. Последняя затяжка была совершенно точно лишней. Мелисса почувствовала, что вот-вот упадет и ухватилась за железно-деревянную палку, которую протягивал ей Левинсон.
— Бей меня со всей силы! — драматично воскликнул Левинсон, балансируя палкой, чтобы обеспечить богине хоть какую-то опору. — Твои тумаки слаще бананов!
— Пора закругляться, Габи, — прошептала Мелисса. — Меня сейчас или вырвет, или вырубит.
— Садись на меня, — пробормотал Левинсон, отпустил палку и встал на четвереньки. Мелисса осела на него, как на скамеечку, опередив тапира, который тоже приготовился запрыгнуть на спину креативному директору.
— Сестры Луны! — сказала Мелисса нормальным голосом, потому что на исступленные крики уже не было сил. — Вы хотите жить, как я? Вы хотите, чтобы все мужчины были у ваших ног?
