Наконец Столыпину удалось совладать с ножиком и он принялся разрезать многочисленные кожаные ремешки, скреплявшие массивные доспехи конкистадора. Все это гремящее великолепие держалось на сложной системе обычных завязочек.
— Не то это раздевание, которого ты ждал, а, приятель? — глумился Левинсон, пока Семен с кряхтением ползал вокруг обездвиженного рыцаря. — Небось рассчитывал, что тебя освободит от бренных одежд сеньора Мелисса? Ну уж нет, дружище, это моя собственная амор, не отдам.
Карлоса извлекли из раскрытых доспехов, как мягкий орешек из скорлупы, и завели в барак под дулом аркебузы.
— Полагаю, дверь они выломают за полчаса, — сказал Левинсон, прислушиваясь к реву испанцев, запертых в хлипкой деревянной постройке. — Вот теперь и правда шнелле, — бросил креативный директор и первым кинулся к груде каноэ.
Магниты грузили быстро и дружно. Через четверть часа экспедиция в полном составе отплывала вниз по Апуре, навстречу почти уже севшему солнцу. Темнота застала команду Левинсона в безопасности. Они преодолели критическое расстояние — испанцы уже не могли их догнать.
Каноэ забрались поглубже в мангровые заросли. Воздушные корни образовали над путешественниками довольно уютный свод. Еды не было, но Левинсон в ней сейчас и не нуждался. В крови все еще бурлил адреналин.
— Ну-с, что скажешь по поводу моего выдающегося героизма? — Он придвинулся поближе к Мелиссе. Тропическая ночь в сезон дождей была непроглядной. Он почти ничего не видел, только ощущал сладкое дыхание Мелиссы на своей щеке. — А впрочем, я готов поспорить на философский камень, что ты в восторге. Я прав или я прав?
— Черт тебя возьми, Габриэль Левинсон, — тихо сказала Мелисса. — Ты же знаешь, что меня тянет к тебе магнитом.
Следующее, что почувствовал Левинсон, — это как кто-то заламывает ему за спину руки. Рядом вполголоса ругалась Мелисса, похоже, ей тоже приходилось несладко. С другого конца каноэ тоненько пискнул Столыпин.
— Что происходит? — успел крикнуть Левинсон, пока рот ему не заткнули кляпом из жестких пальмовых листьев.
— Дети Луны мстят вам за свои страдания, — зазвучал во тьме мелодичный голос Кармен.
* * *
18 августа
Российская империя. Сибирь. Долина вулканов
Николай
— Ничего страшного, все еще можно спасти, — говорил Николай Константинович. — Рано падать духом. Вот если бы великий Фрезе Петр Александрович сдался после первого же своего провала в 1896-м году, были бы мы сейчас мировой автомобильной державой? Вот то-то же. А ведь как обидно-то ему было! Собрал первый русский автомобиль, цену разумную назначил, полторы тысячи, при том что Бенцы стоили все три; своим ходом пригнал его на выставку в Нижний Новгород — и что? А ничего! Никому и даром не надо! Ни один промышленник не заинтересовался. Смеялись над Фрезе, мол, у тебя тут сколько, две лошадиных силы? Изволь, сотню тебе дадим, по полтиннику за каждую лошадь! А ты уж, любезный, загнул — полторы тысячи просить! С позором уехал с выставки наш Петр Александрович, как оплеванный. Брось он тогда все — и не видать нам сегодня наших «русско-балтов»…
Тащить со дна затонувший вагон — дело монотонное и тяжелое, в тишине же и вовсе невыполнимое. Бурлацких песен Николай Константинович не знал, а ведь как бы сейчас пригодились! В голове крутились лишь особо навязчивые композиции голографической певицы Беты, но в качестве саундтрека к трудовому подвигу они не подходили — слишком замысловаты.
Вот и приходилось экс-императору импровизировать, на ходу сочинять утешительные речи, подбадривать миссионеров — грязных, мокрых, истощенных, с кровоточащими ладонями. Руководитель экспедиции и сам каждый день впрягался в самодельную лебедку, сооруженную из автомобильных тросов, рычагов подвески и запасных колес грузовиков. Потому что больше было некому.
Всех студентов до единого Николай Константинович отослал из Долины вулканов сразу после нападения сармовчан на магнитную стену. Современная молодежь, избалованная всеобщей терпимостью и уважением друг к другу, оказалась совершенно не готова к первобытной агрессии жителей деревни. После четвертого июля, дня диверсии, в рядах студентов вскипела паника. До сих пор любые бытовые трудности — тоска по блинам из «Омелы», молчащие гаджеты, навязчивое желание принять нормальный горячий душ, — переносились ребятами легко и непринужденно. Пожалуй, им даже нравилось играть в пещерную жизнь. Но только до тех пор, пока они не столкнулись с безжалостными законами доисторического мира, где самое изящное научное достижение ничего не стоило по сравнению с дикой силой, косностью и непоколебимой уверенностью узколобых неандертальцев в своей правоте. Внезапно домотканые одежды и лапти сармовчан перестали казаться смешными; они стали попросту страшными.
После того, как первый шок после затопления вагонов прошел, студенты разбились на два лагеря. Самую многочисленную, трусливую группу представляли робкие физики и стеснительные биологи, привыкшие иметь дело с динамическим хаосом и волчьим лыком, но не с суровыми деревенскими мужиками. Ребята попрятались по фурам и заперлись там.
Между тем, студенты инженерного, химического, юридического факультетов буквально за несколько часов сколотили отряд возмездия, который втайне от Николая Константиновича возглавил неугомонный Алексей. Наиболее решительные молодые люди и барышни замыслили нанести сармовчанам ответный удар. Уже разрабатывался план атаки на деревню с применением изысканного химического оружия на основе разных автомобильных жидкостей. Пока инженеры придумывали защитные щиты и каски для членов отряда, молодые юристы планировали судебную защиту от будущих исков сармовчан.
К счастью, Софи вовремя рассказала отцу о готовящейся диверсии. Николай Константинович не мог допустить междоусобицы. Так же как и все, он был преисполнен гнева и отчаяния, но не имел права подчиняться эмоциям. «Гражданская война — последнее, что нужно сейчас империи», — вздохнул он, подзывая к себе министра спорта Телегина. На следующее утро полтысячи юных интеллигентов-пехотинцев выдвинулись в Иркутск. Телегин бодро покрикивал: «Веселее, господа, веселее! Объявляю тотализатор! Делаем ставки на однокашников, кто быстрее придет к финишу! Физикам и биологам даем фору! Играем на княженику!»
В Долине вулканов остались пятеро: сам Николай Константинович, его дочь Софи, глава Академии наук Мустафа Блюментрост, унылый инженер Савельев, который отказался бросить буровую установку, и Алексей, упросивший руководителя экспедиции дать ему второй шанс.
Софи, конечно, освободили от всей этой возни с вагонами, несмотря на ее возмущение и желание трудиться наравне с мужчинами. Николай Константинович категорически заявил, что пусть дочь подаст на него в суд за дискриминацию, если пожелает, но надорваться он ей не позволит.
Геолог Савельев, в свою очередь, даже и не просился на берег. Остался на платформе сторожить буровую установку и предрекать экспедиции всевозможные несчастья.
