Исправник откланялся, оставив Петра Ивановича приходить в себя после столь захватывающих приключений. Несмотря на бессонную ночь, спать ему совершенно не хотелось – адреналин ещё не полностью выветрился, и, чтобы чем-то себя занять, инспектор стал прикидывать, как поудобнее спрятать кинжал под одежду. В итоге понял, что, как ни прячь, – всё одно будет выпирать, а потому лучше просто прицепить его к поясу, благо во владение инспектор оружие получил не только с ножнами, но и с кожаным шнурком и со специальным колечком для крепления. Похвалил себя за предусмотрительность, что носил брючный ремень, иначе пришлось бы думать, к чему прицепить этот злосчастный кинжал. Посмотрелся в зеркало, и сочетание инспекторской формы и холодного оружия его удовлетворило. Со стороны он показался себе почти настоящим морским офицером с кортиком на боку, невольно выпятил грудь и подкрутил несуществующий ус.
«Отпустить, что ли, растительность на лице, – подумал Пётр Иванович, вглядываясь в своё отражение. – А что, с усами, переходящими в бакенбарды, я буду выглядеть куда импозантнее. Тем более без Селифана вообще непонятно, кто меня будет теперь обеспечивать бритвенными принадлежностями и тазиком с горячей водой».
Все оставшиеся в наличии работники на постоялом дворе были уже в курсе произошедших событий. Так же как и градоначальник, которого оповестили чуть свет. Ввиду отсутствия у Гусака здесь близких родственников руководство заведением с разрешения Муравьёва-Афинского временно взял на себя местный шеф-повар Дормидонт Матвеевич с говорящей фамилией Кулебяка. Ему, помимо приготовления пищи, сразу же пришлось утрясать вопросы с размещением прибывших утром очередных постояльцев. Узнав от полового, кто теперь тут всем заправляет, Пётр Иванович решил нанести визит новому начальству, причём при параде, нацепив сбоку кинжал, а на голову – форменную фуражку, пошитую мастеровитым Шмулевичем.
Шеф-повар вытянулся во фрунт, поскольку о столичном инспекторе, естественно, был наслышан и как-то в щёлочку даже подглядел, как чиновник вкушает приготовленную им курицу с тушёным картофелем. Словом, знакомство прошло в обмене любезностями и уверении во взаимном расположении.
После завтрака Пётр Иванович почувствовал усталость, его разморило, и, едва скинув с себя пиджак и ботинки, он упал в постель, тут же погрузившись в здоровый сон.
Проснулся он в половине четвёртого дня от стука в дверь. Стучал давешний урядник Фёдоров, присланный исправником проверить, как себя чувствует жертва ночного покушения. Не прошло и получаса, как следом заявился городничий, выразивший от лица отцов города благодарность за проявленную смелость.
– Да какая уж тут смелость, – засмущался Пётр Иванович, вспомнив, как спасался от злодеев банальным бегством.
– Не умаляйте своей храбрости, ваше высокоблагородие, – возразил Антон Филиппович. – Не у всякого хватило бы сноровки безоружным отбиться от двух тёртых разбойников. Обязательно доложу в Петербург вашему начальству, лично Александру Христофоровичу напишу.
Спустя час после ухода городничего забежала и Елизавета Кузьминична. Раскрасневшаяся то ли от бега, то ли от переживаний, она едва ли не бросилась в объятия Копытмана.
– Ах, вы мой герой, право слово, герой! Боже, как же я испугалась, когда мне сообщили о покушении на вашу жизнь!!! Едва в обморок не упала. Какое счастье, что вы живы!.. Сударь, вы точно не пострадали? Только умоляю, не лгите мне!
– Клянусь, любезная Елизавета Кузьминична, со мной всё в порядке! Присядьте…
Усадив гостью на кровать, Пётр Иванович налил из графина воды в стакан и сел рядом.
– Вот, голубушка, выпейте водички и не берите в голову, успокойтесь.
– Да как же успокоиться, коль преступники на свободе! Какой же вы смелый человек, не испугались остаться на постоялом дворе после такого… И кто бы мог подумать, что Фёдор Тимофеевич окажется главарем шайки душегубов! А такой приятный человек… Какой кошмар!!!
Они сидели рядом на кровати, и Пётр Иванович невольно приобнял разгорячённую гостью, пытаясь успокоить. В ответ та прижалась к инспектору, взяла его пальцы в свои и… прижалась к ним губами.
– Елизавета Кузьминична, право, что вы делаете… Елизавета Кузьминична… Лиза!
– Вы мой герой, – прошептала девица, заглядывая собеседнику в глаза. – Ах, если бы я смела надеяться на ваше расположение!
– Отчего же и нет? Я очень даже к вам расположен, сударыня.
– Но не более чем к дочери представителя служивого сословия, не более чем к простой знакомой.
– Ну отчего же, вы мне очень симпатичны и как женщина, – чувствуя, как пересыхает горло, выдавил Копытман.
– Насколько же я вам симпатична? – ещё теснее прижалась к нему Мухина, жарко дыша в ухо.
Тут инспектор понял, что его мужское естество, пребывавшее в сексуальном заточении около полугода, прямо-таки стремится в бой и готово воспрять, словно штандарт лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка при атаке на вражеские редуты. Его губы непроизвольно сблизились с алыми пухлыми устами Елизаветы Кузьминичны, а затем мужчина из XXI века и девица из века XIX слились в страстном поцелуе, объединившем две временные эпохи в порыве любви. Правая ладонь Копытмана накрыла аппетитную левую грудь судейской дочки, выпёстывая её из декольте, а пальцы чуть сжали нежно-розовый сосок, отчего Лизонька издала страстный стон, и вот уже её пальчики расстегивают на инспекторских штанах ремень, добираясь до пылающих жаром чресл…
Спустя минут тридцать возлюбленные угомонились. Потные и счастливые они лежали на не самой просторной постели, тесно прижавшись друг к другу. Никогда по-настоящему не куривший Пётр Иванович подумал, что неплохо было бы сейчас сделать пару затяжек, впрочем, и без табака он чувствовал себя преотлично. То же самое можно сказать и о Елизавете Кузьминичне, которая лежала с закрытыми глазами, а её обнажённая грудь высоко вздымалась, как вздымаются волны во время морского прилива.
– Лизонька, а знаете что, я, пожалуй, готов вернуть вам деньги, которые вы на меня потратили, – решил перейти к делу инспектор. – У меня тут появились кое-какие средства…
– Ах, оставьте, – томно выдохнула Лизавета, не поднимая век. – К чёрту деньги!
Сообразив, что сейчас момент для решения материальных вопросов не самый подходящий, Копытман выбросил из головы эту проблему и сосредоточился на тактильном восприятии бархатистости кожных покровов партнёрши, что вскоре привело к новому возбуждению с обеих сторон и продолжению любовных утех.
Расстались они только в седьмом часу вечера, причём Мухина пообещала заскочить завтра примерно в это же время, отчего Копытман преисполнился настоящей мужской гордости: однако ж, сумел понравиться барышне! Трезво мыслящий Пётр Иванович отнюдь не считал себя мачо, а потому предположил, что у Лизаветы настолько ограничен круг общения, что столичный инспектор – с виду отнюдь не Аполлон – вызвал у неё столь бурные эмоции. А может, судейская дочь преследует чисто корыстные интересы? Выскочить замуж за коллежского асессора из Петербурга – неплохая перспектива. Тем более свободного в плане супружеских уз. А уж как охмурить – этим мастерством практически любая женщина владеет в совершенстве.
