– Что, ваше высокоблагородие, очнулись? – оскалился Гусак, отчего его лицо в игре света и теней приняло зловещее выражение. – У нашего Федота удар поставлен, лишнего не навредит, а сознания лишит как по заказу, хошь на час, а хошь на два.
Пётр Иванович молчал, ему было о чём подумать, поскольку положение своё он считал крайне незавидным.
– Что молчите? Небось, мысли нехорошие в голову лезут? И правильно лезут, потому как постоялого двора вы меня лишили, сударь, и нашу весёлую компанию раскрыли, так что теперь меня в розыск объявили по всей Российской империи. После такого благодарность моя к вам будет особого толка. Федот, ну-ка, займись.
Здоровяк в свою очередь передал подсвечник Куприяну, закатал рукава и одним рывком поставил Петра Ивановича на всё ещё нетвёрдые ноги. Затем коротким движением ударил в солнечное сплетение, и Копытман, охнув, кулем свалился на пол, ловя ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
– Ну, это так, руки размять, – усмехнулся Гусак. – Вы ещё, ваше высокоблагородие, не знаете, каков Федот в настоящем деле. Никто покудова не устоял, ежели ему надо было выпытать, где человек деньги прячет аль другую ценность какую. Ну так вас пытать смысла нет, всё одно взять нечего, и без того в долг живёте. Хоть потешиться, за обиду отомстить… Ладно, дадим небольшую отсрочку, пока посидите здесь, в холодке, заглянем к вам часика через два, тогда уж займёмся вами, сударь, так, что сами о смерти молить будете. И кстати, кричать бесполезно…
– Всё одно на всём этаже только пьяный кавалерийский капитан? – грустно хмыкнул инспектор.
– Шуткуйте-шуткуйте, ваше высокоблагородие, недолго вам осталось. Будете скоро с херувимами на том свете шутить.
Делегация покинула подвальное помещение, а Копытман остался наедине с собой. И мысли в его голове бродили невесёлые. Не иначе, эти сволочи ещё и поизмываться решили. Не просто прирезать его, но и заставить морально страдать в ожидании страшной кончины. Однако, будучи человеком действия, Пётр Иванович принялся выдумывать способы, как избавиться от пут. Острого осколка кирпича, как назло, нигде не нащупывалось. Тем временем глаза уже немного привыкли к темноте, и инспектор даже начал различать какие-то предметы. Кое-как поднявшись, он обследовал подвал и в углу обнаружил деревянный ящик, выстеленный соломой, а в нём… большую бутыль с пробкой. Выдернув её зубами, учуял характерный запах. Похоже, четверть самогона.
Ударил по ящику ногой, тот опрокинулся вместе с бутылью, послышался звон битого стекла, и помещение наполнилось запахом сивухи. Чудом не порезав пальцы, Копытман одним из осколков в течение нескольких минут перепилил крепкую пеньковую верёвку, каждое мгновение с ужасом ожидая появления своих мучителей. А тут ещё пальцы, которыми он держал стекляшку, от напряжения начало сводить, но в какой-то момент верёвка лопнула, и инспектор с облегчением принялся разминать затёкшие запястья.
Что же делать дальше? Как выбраться из подземного логова, ежели входная дверь надёжно заперта и окон нет? Сидеть и ждать прихода своих палачей? На это Пётр Иванович категорически был не согласен.
Отчаявшись в поисках выхода, он взял в руку отбитое горлышко бутылки и встал у двери, приготовившись защищаться до последнего. Решил, что первый, переступивший порог, получит удар «розочкой» в горло, а дальше как бог даст, хотя сам отнюдь не был уверен, что сможет свой замысел претворить в жизнь. За исключением событий последнего времени слишком уж спокойно протекала его жизнь, не требовавшая от Петра Ивановича проявления решительности и уж тем более храбрости.
По мере того как время шло, волна адреналина понемногу спадала, следом наступила слабость, да такая, что ноги отказывались его держать, и инспектор сполз по стенке на пол, уже будучи совершенно уверенным, что теперь-то точно обречён. Но в тот момент, когда за дверью послышались глухие шаги, Копытман, стиснув зубы, поднялся и занял позицию, продолжая сжимать дрожавшими пальцами бутылочное горлышко.
В замочной скважине провернулся ключ, дверь распахнулась, и Пётр Иванович с отчаянным криком кинулся вперёд, но в последний момент сдержал смертельный удар, увидев, что вошедшим оказался… капитан-исправник Неплюев.
– Прохор Пантелеймонович! – почему-то дискантом воскликнул инспектор, едва снова не осев на земляной пол.
– Он самый, вашсокбродь, а со мной вон ещё Фёдоров. А вы что же, вознамерились злоумышленнику горло перерезать? Похвальная решимость, на вашем месте я тоже что-нибудь этакое придумал бы. Как они вас, не сильно били?
– Да нет, пока только размялись… Ещё вот, правда, шишка на макушке.
– Это они вас дубиной так приласкали, надо полагать?
– Дубиной… А где же разбойники? – очнулся Пётр Иванович.
– Спеленали мы всех четверых, – с довольной ухмылкой ответил Прохор Пантелеймонович.
– Четверых? А сюда трое приходили: Гусак, Федот и Куприян.
– А там ещё Селифан на хозяйстве был, голубчик. Думаю, на самом деле их поболе будет, душегубцев, ну так я этим-то устрою допрос с пристрастием, глядишь, и остальных выдадут. – И так усмехнулся, что стало понятно – этот выбьет показания, можно даже не сомневаться.
– А как же вы меня нашли? – спросил инспектор, когда они уже поднимались из подвала.
Оказалось, по приказу исправника за столичным чиновником было устроено негласное наблюдение. Да такое искусное, что сам Копытман ничего не заметил. И когда его оглушили и привезли сюда, в один из домов на окраине N-ска, то соглядатай и доложил куда надо, и вскоре прибыла «группа захвата» во главе с самим Неплюевым. Обошлось без жертв, злоумышленники, увидев направленные на них пистолеты и ружья, сдались без боя.
– Ещё и кинжал твой у Гусака нашёл, – похвалился исправник. – Таперича он уже вам, думаю, без надобности. А вот, кстати, ваша трость, вы её обронили, когда на вас напали.
– Покорнейше благодарю, сударь, – ответил Копытман, принимая трость. – Если бы не вы…
– Не стоит, это моя работа, – отмахнулся Неплюев. – Что ж, не смею вас больше задерживать, вашсокбродь. Сейчас мой человек на коляске доставит вас к постоялому двору, там отдохнёте и приведёте себя в порядок. А завтра… вернее, уже сегодня, как отоспитесь, часикам к двум пополудни прошу ко мне, в участок, нужно составить заявление. Напасть на самого коллежского асессора из столицы! Хорошо, если эти голубчики каторгой отделаются.
А Пётр Иванович подумал, что визит на суконную фабрику, скорее всего, придётся отложить.
«Ничего страшного, – утешал он себя, – не последний день живём. Главное, чтобы к воскресенью со здоровьем всё было в порядке».
Глава 7
Н о нет, не дали ему выспаться! Хоть он и предупреждал Афанасия, чтобы тот к нему никого не пускал, но, видно, забыл медяк сунуть. В десять утра в дверь к задремавшему под утро после ночных треволнений Копытману постучался Порфирий Матвеевич. Делопроизводитель занёс обещанные двести тридцать рублей на «сиротский приют».
